Константин Лагунов - Так было

Неожиданно пришла мысль: стоит ли кончать десятый класс? Тянуть еще целую четверть, потом сдавать никому не нужные экзамены. Можно и сейчас попроситься добровольцем. Шут с ним, с артиллерийским училищем. Он пойдет на фронт рядовым. Будет разведчиком или сапером, а еще лучше заряжающим в артиллерии. Не откажут же ему из-за того, что до восемнадцати лет не хватает двух месяцев. Сейчас на фронтах такие бои. Люди нужны позарез, и его возьмут. А после войны он доучится.

Вадим вырвал листок из тетради и принялся писать заявление в Наркомат обороны, старательно выводя каждую букву.

В этот субботний вечер Богдан Данилович пришел домой раньше, чем всегда. Вадима дома не было.

— Совсем распустился, — ворчал Шамов, раздеваясь. — Мог бы полы подмести, да и обед приготовить. Только и дела, что за хлебом сбегать.

Богдан Данилович прошел в кухню. Затопил плиту. Поставил на нее кастрюлю с начищенной картошкой и чайник с водой. Заглянул в продуктовый шкафчик. Там, кроме сморщенной луковицы и вазочки с мелко наколотым сахаром, ничего не было.

Прежде Богдан Данилович никогда не вникал в домашнее хозяйство. Он отдавал жене зарплату, нимало не интересуясь, хватит ли ей этих денег на жизнь, да и Луиза никогда не давала повода к подобным раздумьям. Они всегда жили в достатке, питались хорошо, прилично одевались. Теперь Богдану Даниловичу приходилось ломать голову над разными житейскими мелочами. Они раздражали его. А выход был только один — заводить свое хозяйство: сажать огород, покупать скотину. Но для этого нужны руки — здоровые и сильные. Вадим не работник. В доме должна быть хозяйка. Ничего не поделаешь — жизнь есть жизнь…

Шамов взял веник и стал неумело подметать пол. В дверь постучали.

— Да, — крикнул он и выпрямился, не выпуская веника из рук.

Вошла Валя Кораблева. Поздоровалась, извинилась, подала пачку листов.

— Машинистка только что допечатала. Я занесла по пути.

— Спасибо, Валечка. Вы так внимательны и добры.

— Пустяки, — отмахнулась девушка.

— А я вот, видите, чем занят. — Шамов показал веник. — Холостяцкий образ жизни.

— Давайте я вам помогу, — предложила Валя.

— Ну что вы. Сегодня суббота, в клубе танцы, и вас, наверное, ждет поклонник.

— Какие сейчас поклонники, — с глубоким вздохом возразила она, снимая пальто.

Она была крупная, полная, но проворная. Все делала добротно и скоро. Вымыла полы, протерла мебель, прибрала разбросанные повсюду книги. И квартира сразу стала другой — праздничной и светлой.

Богдан Данилович искоса поглядывал на девушку. Он и раньше часто заглядывался на нее в райкоме. А сейчас его приятно удивила ее легкость и проворство. «Молодая, здоровая, — думал он, — любую гору свернет».

Закончив уборку, она собралась уходить.

— Нет-нет, — запротестовал он. — Сначала попьем чаю. Уж раз вы взялись помогать старику, так несите этот крест до конца. Садитесь.

Валя слабо отнекивалась. Он взял ее руку.

— Какие у вас мягкие, нежные руки. И такие умные. Золотые. — И он неожиданно поцеловал ей запястье. Девушка окончательно растерялась, не зная как себя вести.

А Богдан Данилович, сделав вид, что не замечает ее смущения, усадил к столу, подал чашку чая, пододвинул вазочку с мелко наколотыми кусочками сахара.

— Пейте, Валюша. Хоть это и не цейлонский чай, а душу согревает. С холодной душой человеку трудно живется. Он сам зябнет и других не греет…

Валя, обжигаясь, пила горячий чай. Богдан Данилович смотрел на нее и без умолку говорил. Голос его то поднимался до звенящего металлом тенора, то ниспадал до густых рокочущих басовых переливов.

— Жизнь, Валечка, очень сложна. В ней много противоречий, неожиданных поворотов и даже глухих тупиков. Да-да. Я не боюсь этого слова, хотя и являюсь страстным приверженцем материалистического миропонимания. Помню, однажды, когда я учился в Москве, в аспирантуре, был у меня один хороший приятель. Человек уже не молодой, примерно моих лет — умный, сдержанный, пожалуй, даже сухой. И вдруг — влюбился. Самым настоящим образом влюбился в юную, красивую девушку. Бывает же…

Не жалея красок, Шамов пространно поведал Вале о сложной и драматической любви своего приятеля.

Девушка слушала его, боясь шелохнуться. Он говорил необыкновенно красиво и интересно. А главное, он обращался к ней, как к равной.

То ли от того, что в комнате было жарко, то ли от горячего чая, кто знает, только Валины щеки разрумянились.

«Говорят, он сухарь, зазнайка, — думала она, — а он совсем другой. Просто он очень умный, образованный и обходительный. Он и в райкоме так же. Всех на вы. «Пожалуйста» да «спасибо». Не то что другие…»