Константин Лагунов - Так было

Часам к девяти вечера в большой комнате правления стало тесно. Сидели на скамьях, на подоконниках и прямо на полу. Мужики (их было немного) не выпускали цигарок изо рта. В комнате дымище, как в бане по-черному. Несколько раз открывали дверь, проветривали помещение. Белый морозный пар выдувал из избы табачный дым, обдавал всех холодом. Но через полчаса от дыма снова начинала мигать лампа. Бабы кашляли, прикрикивали на курцов, торопили Новожилову начинать.

Рыжебородый парторг Плесовских открыл собрание и сразу предоставил слово Новожиловой.

Она встала, уперлась ладонями в стол, обвела взглядом притихших людей.

— Вы знаете, зачем мы собрались. — Помолчала, вслушиваясь в густевшую тишину. — Война за середку перевалила, но конца ей пока не видно. Теперь, конечно, не то, что в сорок первом. Теперь мы наступаем. Гоним фашистов с нашей земли. А какой вертается к нам эта земля? Одни развалины. Сотни городов!.. А деревень и не сосчитать. Надо все заново строить. Для этого нужны деньги. Много. Даром ведь…

— Даром — только под амбаром, — выкрикнул кто-то из темного угла. Вспыхнул было смех, но сразу погас. На озорника зашикали. Новожилова сердито нахмурилась. Подождала тишины.

— Опять же армии требуется все больше оружия, и разных припасов, и харчей. На это тоже нужны деньжата. И сколько! Красная Армия — наше дите. Вот и надо… В общем, начну с себя. Пиши, счетовод. Сами знаете — одна я живу с матерью. Наш приход-доход у всех на виду. Скопила к весне на обувку триста рублей, их и отдаю. Вот.

Она откуда-то извлекла завернутые в носовой платок деньги. Развернула узелок, пересчитала смятые пятерки и десятки, положила их на середину стола. Села.

— Кто следующий? — спросил парторг. Поднялась Агафья Долина. Протиснулась к столу.

Положила на него скомканные в кулаке бумажки.

— Вот, последние собрала. Пятьдесят три рубля здесь.

За ней подошла Ульяна Пивоварова. Сказала только: «Сто пятьдесят», положила деньги и вернулась на место.

Один за другим подходили люди к столу, называли цифры, клали деньги и уходили.

И росла, росла на глазах куча разноцветных бумажек. Засаленные, измятые, захватанные сотнями рук, скопленные дорогой ценой трешки, пятерки, рубли с легким шорохом падали на стол, будто сухие осенние листья. Но вот листопад прекратился. В комнате застыла какая-то неловкая, скользкая тишина.

— Кто еще?

— Кто?

— Следующий!

Новожилова медленно скользила взглядом по лицам. Увидела в углу поднятый воротник знакомого черного полушубка, крикнула:

— А ты чего, товарищ Клопов, в угол прячешься?

Все повернулись в сторону кузнеца. Он тяжело поднялся с лавки. Пригвоздил Новожилову злым взглядом. Не вынимая из зубов короткой трубки, сказал с вызовом:

— С чего мне прятаться? Я не вор, не дезертир.

— Проходи-ка к столу, — пригласил его Плесовских.

— Мне и тут не худо.

— Сколько даешь в фонд обороны?

— Сколько все, столь и мы. — Голос кузнеца потух. Трубка исчезла изо рта. — Мы завсегда от других не отстаем…

— Сколько же? — наседал рыжебородый парторг.

— Я ведь не хозяин, надо сноху спросить. Она робит, она и хозяйствует.

— Запел аллилуйя. — Плесовских расстегнул пуговицу воротника гимнастерки, стукнул круглым веснушчатым кулаком по столу. — Ты, Клопов, не прибедняйся. Один кузнец на целую округу. Дырку в кастрюле запаял — три яйца, косу склепал — ведро картошки.

— Я не задарма беру. За работу, — ощетинился кузнец.

— Знаем, что за работу, — подала голос Агафья Долина. — Только работаешь-то ты на себя. Не на колхоз, не на государство, на свое брюхо. Люди от войны нужду терпят. Голодуют. Жизни не жалеют. — Голос ее поднялся, зазвенел. Она привстала и, тыча пальцем в сторону кузнеца, выкрикивала: — А ты норовишь с них последнюю рубаху стянуть. Чего только не наменял за картошку и табак. Я видела, как ты барахло во дворе сушил. Одних пальто штук пятнадцать. С эвакуированных да с рабочих содрал…

— В горнице ровно музей, — послышался девичий голос. — Патефоны, ружья, ковры, какие-то вазы заграничные…

— Кулак!

— На чужой нужде наживается!

— А для Красной Армии надо Христа ради выпрашивать?

— Так сколько же ты даешь в фонд обороны? — загремел во всю мощь баритон рыжебородого парторга.

— Я не хозяин, — пугливо озираясь, забормотал Клопов. — Со снохой потолкую. От людей не отстану…

— Тогда я тебе скажу. — Плесовских говорил, как гвозди вбивал. — Мы тут прикинули. На твою долю выходит пятьсот рублей. Иди и неси их.