Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

Я взвесил вещества еще раз и снова побежал к телефону. Я должен был немедленно узнать, правда ли это, что Катря меня разлюбила. Я набрал свой номер дважды. Но неизменно мне отвечали все те же равнодушные гудки. Очевидно, Катря побежала в магазин — купить чего-нибудь на ужин, — она заметила, что я так ничего и не приготовил… Я закончил размешивание, нагрел жидкость, посеял бактерии. Пробирку с мутным, рыжим бульоном я отдал в руки Марии Ивановне. Потом я поцеловал эти дорогие руки — они пахли денатуратом и кислотами — и не мешкая ушел.

Ночь выдалась чудесная. После того как целый день моросило, так приятно было вдохнуть полной грудью свежий и чистый воздух. Месяц уже поднялся над домом обкома, и в феерическом соревновании его зеленоватого сияния с желтым светом уличных фонарей таинственно маячили громады Госпрома в глубине площади Дзержинского. Я шел не торопясь, — так или иначе, а через несколько минут я уже буду дома, и там ждет меня Катря. Мне теперь хотелось продлить последние минуты ожидания. Разве не чудесны эти мгновения любовных предчувствий, когда сердце неукротимо рвется вперед, а ноги нерешительно, шаг за шагом преодолевают расстояние… Я пытался представить себе Катрю, ее милое, родное лицо. Напрасно, — передо мною ярким пятном мелькал только ее лиловый домашний халат, а лицо расплывалось в тумане, и черты его терялись. Почему это так, что случайные лица ненужных людей то и дело возникают в нашей памяти со всеми докучливыми подробностями, а самое дорогое, родное лицо любимой женщины мы даже, напрягая память, не можем отчетливо воссоздать? Не потому ли, что мы хотим увидеть не обыкновенные портретные детали, а стремимся представить себе тончайшие черточки, знакомые и понятные только нам, влюбленным? Милая моя Катря! Грудь мою распирала радость. Пантафаг семьдесят три — есть!

Я долго звонил, никто не открывал. Не слышно было, чтобы дверь моей комнаты заскрипела. Бедная Катря, она, должно быть, спит, — устала после трудного, хлопотливого дня. Я снова позвонил, потом еще раз. Наконец послышалось быстрое шарканье по половицам. Маруся в башмаках на босу ногу спешила к дверям. Она впустила меня, прикрывая заспанное лицо платком.

Перед дверью в комнату я остановился, унял свою буйную радость и непреодолимое желание распахнуть дверь и броситься Катре в объятия. Я тихонько вошел, стараясь не шуметь — Катря ведь спит, не надо ее тревожить.

Перешагнув на цыпочках порог, я также бесшумно притворил дверь. Пьянящий аромат роз ударил мне в голову. Сердце у меня стучало так, что стекла окон, казалось, отвечали ему эхом. Сквозь этот шум невозможно было услышать легкое дыхание спящей Катри. Ощупью приблизился я к дивану. Мои руки нащупали спинку, валик, — вот сейчас будут и Катрины ноги. Нет, она, должно быть, сжалась: свернулась калачиком. Мои руки передвинулись по дивану вверх…

Внезапно я отшатнулся и бросился к выключателю. Яркий свет в первое мгновение ослепил меня.

Но я сразу увидел.

Комната была пуста.

На диване лежала лишь небрежно брошенная в угол смятая подушка. Вмятина на подушке еще сохраняла форму покоившейся на ней головы. Я схватил подушку и прижал ее к лицу. Сквозь одуряющий запах роз, наполнявший мою комнату, я ощутил нежный аромат Катриных волос. Я не вдыхал его уже полгода, но я распознал бы его и через сто лет среди всех ароматов мира.

На телефонном аппарате у изголовья лежал кусочек бумаги, вырванный из моей записной книжечки.

«Милый, родной! — писала Катрина рука. — Что-то случилось, нас перебили, или ты куда-то исчез, и я уже никак не могла дозвониться к тебе. Я не успела сказать тебе, что экспедиция завтра днем вылетает из Москвы. Мое сообщение, неожиданно для меня самой, имеет огромное значение. Его должны знать в Москве завтра же утром, до отлета экспедиции. Не знаю, придется ли мне лететь с экспедицией завтра, но надо быть готовой ко всему, и я взяла все твои чистые носовые платки. Вагон экспедиции прицеплен к курьерскому номер один. Беги немедленно на вокзал, чтобы я могла хоть взглянуть на тебя перед новой разлукой. Как глупо сегодня вышло! Я так боюсь, чтобы ты не разлюбил меня! Ты ведь не разлюбишь, правда? Пойми, если бы я знала, что мне придется уехать, я прибежала бы к тебе на секцию, в поликлинику или в клинику. Я так страшно люблю тебя. Куда сильнее, чем раньше. Не знаю, удастся ли мне сказать тебе это на вокзале, но я не могу ждать еще год, как мы с тобой решили! Я хочу стать твоей женой немедленно. Ты непременно приготовь все, чтобы, когда я вернусь, мы могли прямо с вокзала поехать в загс, в тот же день, в тот же час, в ту же минуту! Телеграфируй мне про все, сколько бы их ни было, опыты с пантафагом. Как я благодарна тебе за розы! Я спрятала одну из них на груди… Как будто это ты. Милый, беги, жду, не разлюби!»