Тулепберген Каипбергенов - Письма на тот свет, дедушке

Не сердись, Дедушка! Я говорил живым, правда, немного с опозданием... Раньше говорить было нельзя, потому что мы, как в легенде, пожали друг другу руки и поклялись в вечной дружбе, обещая помогать... И нельзя было нарушать данного обета, кричать о помощи громко.

Впоследствии, когда стал понимать многое, я начал говорить об Арале. Иногда сдержанно, иногда горячо. Но — увы! — бедный твой внук не смог заставить прислушаться к себе.

Как говорил? Кому говорил? Обо всем расскажу тебе во второй части своего письма.

Дедушка, извини, но я опять не могу найти никого, с кем бы мог поделиться сокровенным... Хочу поговорить с друзьями, но все они постоянно заняты и углублены только в свои мысли. Не хотят слушать никого, кроме себя. Для них собственные мысли, какие бы ни были — мелкие или второстепенные, — все равно кажутся значительными. А попробуй выступить на каком-нибудь авторитетном собрании, то число тех, кто борется за овладение трибуной, значительно превышает слушателей. Так эти витии и краснобаи стараются личные мнения превратить в общественные и кричат до хрипоты. Вот я и обращаюсь к тебе, Дедушка. Моя цель — выяснить и выявить, кто же виноват в наших сегодняшних бедах. Это не означает, что, определив виновника, мы будем его судить. Надо хотя бы добиться того, чтобы другие не допустили в будущем подобных ошибок...

Со времен Жан-Жака Руссо и особенно периода, когда жил Лев Толстой, прогрессивному человечеству стало очевидно, что за каждый прогресс надо чем-то платить. За каждую одержанную победу люди должны поступаться чем-то другим. Например, за создание благоприятных условий — за проезд в транспорте, за освещение в квартире, за отопление — за все надо платить...

Человек, создавая свое благополучное существование, за все платил. В большинстве случаев платил душевными чувствами. Ну а те люди, у кого эти чувства были мелки, старались отомстить природе. Но и уничтожая природу, не смогли добиться того, чтобы она послужила нашим сегодняшним делам, достижению жизненного комфорта. Пускай даже не идеального. Действовали вслепую. Чтобы поверить моим словам, я бы хотел пригласить этих людей в Каракалпакстан, пусть увидят своими глазами, что все кругом мертво. Кто же натворил все это? Это те, кто искал в прогрессе комфорт только для себя. Ведь прав был мудрец, заметивший однажды: «Человечность человека — это такое же явление, как свечение ночных звезд в небе». В душах же наших лицемерных руководителей погасли и эти ночные свечения.

Сейчас я вспоминаю рассказанную тобой когда-то притчу.

Однажды один бедняк пришел к хану и сказал: «О, великий хан, вы всегда требуете от нас милосердия, призываете быть верными народу, любить свою родину, родную землю... Я и есть тот человек, который верен вашим призывам. Все, кто меня знает, утверждают, что я честный, верный своему народу и любящий свою родину человек. Но, как вы сами видите, я беден, бос. Пришел к вам, великий хан, с целью просить вас взять все мои знания себе, быть честным, верным народу, любить родину. Но вместо всего этого дайте мне свое богатство». Хан разгневался, услышав это, затопал ногами: «Что за безмозглый человек, кто его привел сюда?» — и велел повесить несчастного.

Это и есть извечный жизненный вопрос: быть честным, верным народу, любить Родину, но вечно жить в нищете... Или лучше не иметь всего этого, а жить, утопая в богатстве?..

Нас воспитывали по первому принципу, как того требовал хан... Но сами наши воспитатели, как мы нынче хорошо себе уяснили, жили по второму принципу.

И тем не менее вопрос остается открытым: что лучше?

Думая о судьбе своего народа, прежде чем уяснить, что он от этого выиграет или проиграет, я ищу ответ на вышеприведенный вопрос, пытаюсь проверить свой дух, определить, в какой степени сформировались мои душевные чувства, но все это хочу связать с судьбой своего народа. И каждый раз чувствую свою слабость. Нахожу успокоение для себя лишь в том, что история всему даст свою оценку.

Из монолога больного. Сегодня без спроса я покинул больницу и сходил на базар. Что делать, если в нашей палате, кроме меня, нет ходячих больных. Из шестерых больных двое употребляют жевательный табак — насвай. Раньше давали деньги санитарке, и она приносила его. А теперь не приносит. Во-первых, как заявила санитарка, насвай подорожал, во-вторых, о ее поступке узнал главный врач и предупредил, что в случае, если она опять пойдет за насваем, то будет уволена с работы. Поэтому, видя страдания больных, я вынужден был сам пойти на базар прямо в больничной одежде. Боялся, что меня в больничной одежде быстро поймают и вернут обратно, но куда там! Никто даже не обратил на меня внимания. Да и зачем обращать внимание, ведь завтра все они могут оказаться на моем месте.