LibCat » Книги » Проза » Русская классическая проза » Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 4

Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 4

Здесь есть возможность читать онлайн «Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 4» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Русская классическая проза, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
Преступление и наказание, Часть 4
Автор:
Федор Михайлович Достоевский
Жанр:
Русская классическая проза / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
3 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 60
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Преступление и наказание, Часть 4: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Преступление и наказание, Часть 4»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

«Преступление и наказание» – гениальный роман, главные темы которого: преступление и наказание, жертвенность и любовь, свобода и гордость человека – обрамлены почти детективным сюжетом.
Многократно экранизированный и не раз поставленный на сцене, он и по сей день читается на одном дыхании.

Преступление и наказание, Часть 4 — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Преступление и наказание, Часть 4», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

And my eyes have only now been opened!	И только теперь открылись глаза мои!
I see myself that I may have acted very, very recklessly in disregarding the universal verdict...."	Вижу сам, что, может быть, весьма и весьма поступил опрометчиво, пренебрегая общественным голосом...
"Does the fellow want his head smashed?" cried Razumihin, jumping up.	- Да он о двух головах, что ли! - крикнул Разумихин, вскакивая со стула и уже готовясь расправиться.
"You are a mean and spiteful man!" cried Dounia.	- Низкий вы и злой человек! - сказала Дуня.
"Not a word!	- Ни слова!
Not a movement!" cried Raskolnikov, holding Razumihin back; then going close up to Luzhin,	Ни жеста! - вскрикнул Раскольников, удерживая Разумихина; затем, подойдя чуть не в упор к Лужину:
"Kindly leave the room!" he said quietly and distinctly, "and not a word more or..."	- Извольте выйти вон! - сказал он тихо и раздельно, - и ни слова более, иначе...
Pyotr Petrovitch gazed at him for some seconds with a pale face that worked with anger, then he turned, went out, and rarely has any man carried away in his heart such vindictive hatred as he felt against Raskolnikov.	Петр Петрович несколько секунд смотрел на него с бледным и искривленным от злости лицом, затем повернулся, вышел, и уж, конечно, редко кто-нибудь уносил на кого в своем сердце столько злобной ненависти, как этот человек на Раскольникова.
Him, and him alone, he blamed for everything.	Его, и его одного, он обвинял во всем.
It is noteworthy that as he went downstairs he still imagined that his case was perhaps not utterly lost, and that, so far as the ladies were concerned, all might "very well indeed" be set right again.	Замечательно, что, уже спускаясь с лестницы, он все еще воображал, что дело еще, может быть, совсем не потеряно и, что касается одних дам, даже "весьма и весьма" поправимое.
CHAPTER III	III
The fact was that up to the last moment he had never expected such an ending; he had been overbearing to the last degree, never dreaming that two destitute and defenceless women could escape from his control.	Главное дело было в том, что он, до самой последней минуты, никак не ожидал подобной развязки. Он куражился до последней черты, не предполагая даже возможности, что две нищие и беззащитные женщины могут выйти из-под его власти.
This conviction was strengthened by his vanity and conceit, a conceit to the point of fatuity.	Убеждению этому много помогли тщеславие и та степень самоуверенности, которую лучше всего назвать самовлюбленностию.
Pyotr Petrovitch, who had made his way up from insignificance, was morbidly given to self-admiration, had the highest opinion of his intelligence and capacities, and sometimes even gloated in solitude over his image in the glass.	Петр Петрович, пробившись из ничтожества, болезненно привык любоваться собою, высоко ценил свой ум и способности и даже иногда, наедине, любовался своим лицом в зеркале.
But what he loved and valued above all was the money he had amassed by his labour, and by all sorts of devices: that money made him the equal of all who had been his superiors.	Но более всего на свете любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои деньги: они равняли его со всем, что было выше его.

When he had bitterly reminded Dounia that he had decided to take her in spite of evil report, Pyotr Petrovitch had spoken with perfect sincerity and had, indeed, felt genuinely indignant at such "black ingratitude."	Напоминая теперь с горечью Дуне о том, что он решился взять ее, несмотря на худую о ней молву, Петр Петрович говорил вполне искренно и даже чувствовал глубокое негодование против такой "черной неблагодарности".
And yet, when he made Dounia his offer, he was fully aware of the groundlessness of all the gossip. The story had been everywhere contradicted by Marfa Petrovna, and was by then disbelieved by all the townspeople, who were warm in Dounia'a defence.	А между тем, сватаясь тогда за Дуню, он совершено уже был убежден в нелепости всех этих сплетен, опровергнутых всенародно самой Марфой Петровной и давно уже оставленных всем городишком, горячо оправдывавшим Дуню.
And he would not have denied that he knew all that at the time.	Да он и сам не отрекся бы теперь от того, что все это уже знал и тогда.
Yet he still thought highly of his own resolution in lifting Dounia to his level and regarded it as something heroic.	И тем не менее он все-таки высоко ценил свою решимость возвысить Дуню до себя и считал это подвигом.
In speaking of it to Dounia, he had let out the secret feeling he cherished and admired, and he could not understand that others should fail to admire it too.	Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою тайную, возлелеянную им мысль, на которую он уже не раз любовался, и понять не мог, как другие могли не любоваться на его подвиг.
He had called on Raskolnikov with the feelings of a benefactor who is about to reap the fruits of his good deeds and to hear agreeable flattery.	Явившись тогда с визитом к Раскольникову, он вошел с чувством благодетеля, готовящегося пожать плоды и выслушать весьма сладкие комплименты.
And as he went downstairs now, he considered himself most undeservedly injured and unrecognised.	И уж, конечно, теперь, сходя с лестницы, он считал себя в высочайшей степени обиженным и непризнанным.
Dounia was simply essential to him; to do without her was unthinkable.	Дуня же была ему просто необходима; отказаться от нее для него было немыслимо.
For many years he had had voluptuous dreams of marriage, but he had gone on waiting and amassing money.	Давно уже, уже несколько лет, со сластию мечтал он о женитьбе, но все прикапливал денег и ждал.
He brooded with relish, in profound secret, over the image of a girl--virtuous, poor (she must be poor), very young, very pretty, of good birth and education, very timid, one who had suffered much, and was completely humbled before him, one who would all her life look on him as her saviour, worship him, admire him and only him.	Он с упоением помышлял, в глубочайшем секрете, о девице благонравной и бедной (непременно бедной), очень молоденькой, очень хорошенькой, благородной и образованной, очень запуганной, чрезвычайно много испытавшей несчастий и вполне перед ним приникшей, такой, которая бы всю жизнь считала его спасением своим, благоговела перед ним, подчинялась, удивлялась ему, и только ему одному.
How many scenes, how many amorous episodes he had imagined on this seductive and playful theme, when his work was over!	Сколько сцен, сколько сладостных эпизодов создал он в воображении на эту соблазнительную и игривую тему, отдыхая в тиши от дел!
And, behold, the dream of so many years was all but realised; the beauty and education of Avdotya Romanovna had impressed him; her helpless position had been a great allurement; in her he had found even more than he dreamed of.	И вот мечта стольких лет почти уже осуществлялась: красота и образование Авдотьи Романовны поразили его; беспомощное положение ее раззадорило его до крайности.