Айзман: Их жизнь, их смерть

- Боже сохрани! Кто же говорит?..

А не говорят, так пусть и не говорят... Какого чорта! Всякая сволочь будет соваться, а почему - неизвестно... Не понимают, - пусть спросят людей знающих. Объяснить всегда можно...

- Ты вот налей мне два стакана! - скомандовал Жюль: - и я тебе сейчас докажу. Я как две капли воды докажу. Я никого не испугался!

Он встал и с вызывающим видом пошел к стойке.

- Наливай два стакана!

... - Вот видишь! Вот он, лангрский твой, - говорил Жюль, когда два стакана абсента стали перед ним на цинковой доске стойки. - Вот он стоит, лангрский... А это вот шомонский. Видал? Вот шомонский, а вот лангрский... Вот и смотри...

- Ну, смотрю.

- Видишь лангрский? Видишь, какой он? Он - вон он какой. А шомонский вот смотри! Видел? Ага?.. Посмотри-ка! Ага!.. Совсем уже не то. Где же? Этот вот, он - вот!.. А тот - вон он!.. Разве не видать?.. Вот этот вот шомонский...

Жюль тыкал коротким, толстым и кривым, как поздние огурцы, пальцем то в один стакан, то в другой.

- А этот вот - лангрский. Разница?.. Ага! Потому, этот, видишь, какой он? Ты гляди! Он совсем не такой. Тот - другой, а этот - опять другой... Ты смотри, не правда ли, он - вот он! Вот, ты видал? Стало быть, он - такой, а тот уж совсем не то... Шомонский то твой. Этот - он вот, вот же он! А тот... А что? А!

- Да-а, - равнодушно протянул Жако: - этот не так, чтобы... шомонский...

- Ну, так и не спорь. Ты со мной не спорь...

Победа была полная. Отрицать ее не было возможности. Могильщик сдавался. Обида в сердце Жюля сразу погасла, и он вернулся к столу.

- Меня не обманешь, - горделиво подмигивая, заявил он: - не такой я человек! Я никого не боюсь. Потому я знаю, что говорю. У меня смекалка есть. Я если не знаю, так и не говорю. А если уж говорю, так меня не собьешь. Потому, я без ошибки...

- Такое дело.

- Я докажу! Взялся - значит, докажи. А то зачем и браться?

- Если не можешь доказать, не берись, - сказал Жако.

- Самое лучшее! Но только я всегда докажу. Я все докажу. Я, старичина, тоже... Я не спиной думаю... Налейка, Анаиза!

Дым от трубок такой, точно спалили в кабаке фунта три ваты. Много народу. Плисовые, с огромными треугольными заплатами, штаны, жилеты с рукавами, нанковые синие блузы, топорные физиономии, бритые, без усов. У порога пар десять деревянных башмаков, а возле них лужа. Громкая неуклюжая речь, - про навоз, про дожди, про картофель, про корову Лебрэна, которую, хоть ты его убей, не хочет любить бугай. Сальные слова, грубые намеки, шутки, как глыбы гранита и такой же гранитный смех. Запах пота, абсента, вина, сыра, которым закусывают, и запах навоза. Звон пустых и полных стаканов и тусклое сверкание напитков в них.

К Жаку и Жюлю подсел дедушка Зозо.

Он коротенький, толстенький человек, с розовыми, как у девушки, щеками, с голубыми глазами, с круглой, шелковистой каймой седой бороды под челюстями, - от уха к уху. Усы сбриты, лысая голова как шар, а живот котел. Это самый большой живот в деревне, если даже считать и мясничку Мари. Жюля дедушка Зозо поздравляет с новорожденным, Жако с покойниками.

- Докторша мне все дело гадит, - ворчит своим томным басом могильщик: житья из за нее не стало, никто не помирает.

- Докторша хорошая, - говорит дедушка Зозо: - дело свое знает.

- Отчего ей и не быть хорошей? - Жако вынимает изо рта трубку и с досадой плюет. - Ей что? Помрет больной - ей платят. Выздоровеет - тоже платят. А я? Много я получу, когда человек выздоровеет?

- А все докторше приятнее, когда вылечит, - замечает Жюль: - заплатят лучше.

- Чорт ее принес сюда. Сидела бы в своей России, - нет, к нам приехала.

- Потому что в России лед, - сообщил Жюль.

- И казаки, - вставил Зозо.

- Всех вылечивает. - мрачно продолжает Жако. - Старого Мишеля, и то опять на ноги поставила. Чего не помирает? Будет с него.

- Восемьдесят девять лет, - соглашается дедушка Зозо. - Пора...

- Я вот сколько жду его, а докторша все за визиты получает.

- Много они понимают, доктора эти.

- Анаиза, мне вина! - заказывает Зозо. - Доктора?

Воры доктора. Пришла вот докторша к старому Вуарену из Аллианвиля, а Вуарен двенадцатый день без стула, живот ему, как у беременной коровы, вздуло.

- Вот бы распороть живот да спаржу удобрить, - проектирует Жюль.

- Пришла докторша и сует ему под мышку стеклянную трубку. Ну что это такое? Что тут стеклянная трубочка поможет?

- Не под мышку хоть бы совала, - намекает на что то Анаиза и хохочет: может оно бы и помогло.

Хохочут все.

- А Вуарен, знаете, не постеснялся и прямо говорит: "уж мне эту трубку совали, и ничего не помогло".