Евгений Витковский - Земля святого Витта

- Мирон Павлович, это не кофе с коньяком, это коньяк с кофе. Но все равно спасибо, термос горячий, пейте.

- Это не коньяк с кофе, это я кофе так завариваю, - отругнулся старец, - так теперь уже не умеют. Не волнуйся. Такому зубастому, языкастому, как ты, может пригодиться.

Веденей ополовинил бутылку, отставил.

- Не выдохлось, смотри-ка. А вообще-то, Мирон Павлович, из нашего разговора следует, что можно бы вам на меня и не орать.

Старик ответил на старокиммерийском, притом одним длинным словом. Если бы пришлось это слово переводить на современное российское наречие, получился бы матюг на три строки убористого текста. После отмены цензуры любимое чтиво киммерийцев, газетка "Вечерний Киммерион", любила устраивать подобный практикум в родном наречии своим подписчикам. В принципе речь шла о выделительных органах Великого Змея и возможном с ними совокуплении с использованием того, к кому слово обращено, целиком всем телом и очень глубоко, но точного значения выражения не знал ни Веденей, ни один из тех кто на Киммерионском рынке, сохранившем древнее название "Накушатый", пускал это ругательство вослед вконец обнаглевшему покупателю: клюква ему, видите ли, не в полной мере морозом будланутая, семга ему, видите ли, не миусского засола, точильный камень ему, видите ли, рачьей клешней перешибешь. Веденей вытащил из вшитого под плащом кармана две таежных галеты - ячмень пополам с кедровым орехом - и одну протянул Мирону. Тот сперва взял, потом отодвинул. Старик хотя и сверкал желтыми зубами, но галету боялся не угрызть.

- Размочите, Мирон Павлович, - сказал Веденей, в который раз откупоривая драгоценный термос. Старик оценил воспитанность гипофета, плеснул кваса в киммерийскую ладонь свою, макнул в него сухарь, потом сжевал, а остаток из пригоршни выпил. Потом спрятал лицо под капюшон.

- Ну, будет. Хочешь, ложись на лавку. Я посижу, покараулю. Веденей не заставил себя упрашивать. Отхлебнув хозяйского угощения, он свернулся калачиком и через минуту провалился в сон, где нашел себя в мире без очертаний, где лишь раздавались железные голоса: "Вон! Вон!" - но Веденей знал, что к нему эти голоса не относятся, и сон гипофета перешел в тот особый, глубокий, который бывает у человека после прогулки на чистом воздухе и умеренной выпивки, при условии хорошего здоровья, - а оно у Веденея было, иначе никто его в такой тяжкий и вредный поход не отрядил.

Между тем возгласы "Вон! Вон!" никакого отношения к сну не имели, они звучали наяву - тысячью верст северней сердитой головы Великого Змея. Там, в полярной тьме, на льду замерзшей реки Кары, совершалось безобразное избиение. Стая медноперых, железноклювых, двухголовых птиц гнала из Европы в Азию жалкое существо, облаченное в грязный, рваный, когда-то, видимо, кружевной саван. Наконец, существо это - не то вообще призрак - выбралось на азиатский берег реки, - судорожно цепляясь за кочки, оно поползло в тундру. Птицы немедленно прекратили преследование.

- Еще будешь по Европе бродить - на кусочки расклюем к ядрени матери! гаркнула одна из железноклювых птиц.

- Пойду в Азию! - прошептал призрак, глотая слезы.

Птицы собрались в клин и полетели на юго-запад.

Но до рассвета было еще очень далеко. Спала Великая Русь, спала Киммерия и спал славный город Киммерион, - и чуть ли не все его спящие жители видели в эту ночь один и тот же удивительный сон. Снилось им спортивное состязание в беге. Гаревая дорожка была обычная, крытый стадион тоже: ничего особенного, правда, трибуны пустые и все как-то темновато. Только вот бегунов на старте всего двое, трусики у них, маечки, кроссовки самые простые, к тому же все - одинаковое. Побегут - не отличишь. А судья вот необычный. Что-то вроде статуи Свободы с завязанными, как у Фемиды, глазами, - так изображали американское правосудие на карикатурах в журнале "Крокодил" при советской власти. Только вместо факела в руке у Судьи стартовый пистолет.

А еще знал в этом сне весь Киммерион, что бегуны на старте - это Причина и Следствие. Судья же у них - Судьба Человечества. Грянул выстрел. Причина и Следствие рванули и помчались. Сперва, как и положено законами обогнало Причину. Потом снова произошла смена мест. Снова. Снова. И никто уже из видевших сон не знал - Причина ли впереди Следствия, Следствие ли мчится за Причиной.

Не сегодня начался этот бег, но лишь сегодня бегуны обрели свободу, если не навеки, то надолго. Теперь Следствие вовсе не означает, что была прежде него какая-то Причина. И Причина вовсе не предвещает, что из-за нее будет Следствие. Силы у них примерно равны, так что будет впереди попеременно то одно, то другое.