Марк Алданов - Девятое Термидора

Молодой человек сказал с первых слов, что имеет секретную миссию; он говорил по-французски - отчасти для важности, отчасти потому, что, как его предупредили, посланник несколько отвык за границей от русской речи.

Воронцов приветливо улыбнулся.

- Знаю, знаю секретные миссии графа Александра Андреевича, - сказал он добродушно. - Приезжал сюда тоже молодой Комаровский, - говорит, привез важные депеши. Я вскрыл пакет - смотрю: кроме старых газет, ничего. Граф просто послал молодого человека покататься по Европе - и прекрасно сделал... Впрочем, разумеется, не всегда так бывает, - добавил Воронцов серьезно, заметив огорчение на лице Штааля. - Познакомьте же меня с вашей миссией...

Он внимательно выслушал объяснение молодого человека. Узнав, что Штааль привез стафету не только от Безбородко, но и от Зубова, Семен Романович несколько нахмурился, не зная, что подумать: непонятно было, каким образом одно лицо могло иметь доверительные поручения одновременно от двух ненавидевших друг друга политических деятелей, и это плохо рекомендовало Штааля в глазах посланника. Еще непонятней было, почему совсем молодому человеку поручена задача, явно предполагавшая очень основательное знакомство со всей европейской политикой.

"Впрочем, теперь нравы другие, - подумал Воронцов. - Nous avons change tout cela. [Мы все это изменили (франц.) ] Мог же - в Англии! - Питт стать премьером в двадцать четыре года..."

- О вашей миссии, - сказал он, - разговор должен быть долгий. Вы приехали в интересный момент. Идеи новой тактики начинают прокладывать себе дорогу в рядах французской эмиграции... Этот епископ Отенский очень, очень умный человек. Но о делах мы поговорим немного позже, - теперь пойдемте, я вас напою русским чаем, а вы нам расскажете разные новости. Нам - это моему советнику Лизакевичу - прекраснейший, благороднейший человек - и мне; больше не будет никого. Живем мы, как видите, небогато. Помню поговорку: не строй каменного дома в приданной деревне...

Воронцов провел Штааля из кабинета в гостиную. Молодой человек был рад отсрочке серьезного разговора. Слова "новая тактика", очевидно относившиеся к чему-то всем известному, его несколько смутили: он не слыхал ни о новой, ни о старой тактике французских эмигрантов. Совершенно незнакомо ему было также имя епископа Отенского. Штааль боялся показаться посланнику недостаточно подготовленным для своей миссии: девятнадцать лет губили его карьеру.

Воронцов познакомил гостя с Лизакевичем, очень мрачным, элегантным старичком. Кроме него в гостиной был еще мальчик в костюме английского школьника.

- Мой сын, - сказал Семен Романович, и по тому, как он это сказал и как смотрел на сына, можно было понять, что вся жизнь графа сосредоточена на мальчике. - Вы, может быть, пьете не чай, a half and half [Здесь: портер и эль в равных дозах (англ.) ], - спросил он Штааля, улыбаясь. - Ах, вы еще не знаете, что такое half and half? И слава Богу: не мне вам объяснять. Я сам пью только свою минеральную воду, - превосходная вода... Ну, теперь расскажите нам петербургские новости.

Штааль не ударил в грязь лицом. Поделился некоторыми подробностями, касающимися свадьбы великого князя Александра; рассказал о новых чудачествах наследника престола; сообщил, что Валерьян Зубов надеется пройти в генерал-поручики, что Щербатов женится на Пушкиной, а Строганова выходит за Демидова. Все это он рассказывал в том слегка насмешливом, но неуверенном тоне, в каком обыкновенно говорят умные мальчики, только что перешедшие или переходящие на положение взрослых. И рассказывал он обо всех этих знатных людях, опуская их титулы, точно речь шла о знакомых ему с детства приятелях. Штааль скоро заметил, что его новости мало интересуют Воронцова, хотя посланник слушал внимательно и учтиво. Тогда молодой человек решил поднять тему разговора и упомянул о деле Новикова, очень, впрочем, неопределенно: он больше не знал, что следует думать о таких людях, как Новиков и Радищев.

Лицо Воронцова сразу потемнело. С удивившей Штааляг резкостью выражений он отозвался о поведении правительства и князя Прозоровского в этом гнусном деле . Строго посматривая на юношу, но обращаясь преимущественно к Лизакевичу, Воронцов заявил категорически, что Николай Иванович Новиков благороднейший, прекраснейший человек. Вся его вина заключается, по-видимому, в том, что он желал вывести из невежества наш темный, дикий народ, желая предупредить в России возможность событий, много худших, нежели французская революция, тоже достаточно ужасная и отвратительная.