Марк Алданов - Девятое Термидора

- Сущность новых идей вам, вероятно, известна? - заметил вежливо Воронцов (Штааль неопределенно мотнул головой). - Она заключается в признании так называемых завоеваний революции, les conquetes de la Revolution. Сторонники старых взглядов - огромное большинство эмигрантов ненавидят всю Революцию от начала до конца и к деятелям ее первого периода относятся, пожалуй, более враждебно, чем к якобинцам. Якобинцев они даже уважают в душе за твердую власть, за гильотину, за то, что те показали, как надо править французским народом. Кроме того, они убеждены, что якобинский режим неизбежно должен привести к восстановлению старого строя. Калонн, как вы знаете, давно утверждает: "Sans jacobins point de salut". ["Без якобинцев не обойтись" (франц.) ] Само собой разумеется, что сторонники этих взглядов хотят восстановить монархию Бурбонов в прежнем виде, с самыми незначительными изменениями в законодательстве старого строя. Напротив, последователи нового направления, ненавидя нынешних властителей Франции, тем не менее очень многое в Революции принимают и считают вполне разумными идеи первого ее периода, принципы 1789 года и "Декларацию прав человека". В династию Бурбонов они верят плохо, а в возможность восстановления старого строя, хотя бы в исправленном виде, не верят совершенно. Мнения сильно расходятся также по вопросу о способах борьбы с якобинской властью. Сторонники старой тактики возлагают все надежды на интервенцию европейских держав и на вандейскую контрреволюционную армию Кателино, Стоффле и Ларошжаклена, причем первых двух вождей они не очень жалуют: Стоффле - сын мельника, а Кателино - человек еще более низкого происхождения. Истинным героем эмигрировавшей аристократии является третий контрреволюционный вождь, граф де Ларошжаклен, который, вероятно, и будет главнокомандующим. Как бы то ни было, громадное большинство эмигрантов намерено сплотиться под знаменами Вандеи. Епископ же Отенский не верит в успех Вандейского восстания, а потому и не желает ему успеха.

- На что же рассчитывает епископ Отенский? - спросил осторожно Штааль.

- Да у него не разберешь, - ответил, усмехаясь, Воронцов. - Это субъект не слишком откровенный: "язык, - говорит он, - дан человеку для того, чтобы скрывать мысли". По-видимому, епископ находит, что его час еще не пришел. На известный вопрос: "Que faire?", заданный госпожой Сталь, он ответил: "Attendre et dormir, si l'on peut..." ["Что делать?" - "Ждать и спать, если можете..." (франц.) ] В сущности, его новая тактика заключается в отсутствии всякой тактики: ждать терпеливо, возможно меньше себя компрометируя, - вот и все... Кажется, он рассчитывает, что якобинцы сами перережут друг друга. Но может быть, я и ошибаюсь: кто знает, что думает в действительности епископ Отенский?.. Должен вам сказать, я изложил лишь в самых общих чертах эмигрантские идеи и течения. И среди сторонников новой тактики, и среди сторонников старой существует немало подразделений: взгляды Лалли-Тлендаля, идеи Малле дю Пана, - вообще у многих эмигрантов есть единственный верный секрет спасения Франции. Идейный разброд полный, поистине странное зрелище: все они переругались, перессорились, все друг друга в чем-то обвиняют, ненавидят друг друга едва ли не больше, чем якобинцев, и, разумеется, все выражают истинную волю Франции. А еще большой вопрос, есть ли у Франции в настоящее время истинная воля? - Я как-то сказал все это епископу Отенскому, - он засмеялся и назвал меня умным человеком... Теперь вдобавок, после поражения герцога Брауншвейгского, появилось еще новое эмигрантское течение. Оно призывает к возвращению во Францию и к совместной работе с якобинцами. Но об этих господах и говорить не стоит, - сказал с презрением Воронцов. - Я не люблю ни эмигрантов, ни якобинцев; но кающиеся эмигранты, как и кающиеся якобинцы (скоро появятся и такие), внушают мне совершенное отвращение... Вполне допускаю, что эти господа и подкуплены, - якобинцы тратят большие деньги на развращение эмиграции.

- Какой же ваш собственный взгляд на положение вещей во Франции? спросил Штааль, мысленно составляя план блестящего доклада императрице.

- У меня нет определенного мнения, - ответил нехотя Воронцов. - Скорее всего, прав епископ Отенский: надо ждать, ничего другого не остается. Только мне, русскому, легко так рассуждать. А он - француз; у него в Париже режут друзей и родных... Вот тут и говори; "Attendre et dormir". У этого умнейшего человека течет в жилах не кровь, а холодная вода... Во всяком случае, я не очень стою за нашу интервенцию: нам во французские дела вмешиваться не следовало бы... Сами никогда не просили и не будем просить о чужом вмешательстве, ну и в чужие дела мы тоже не должны соваться. Я так и пишу императрице... Любопытно, что в вопросе об интервенции эмигранты возлагают теперь большие надежды на Англию, - но вместе с тем не верят ей ни на грош. Граф Водрейль прямо утверждает, что Англии выгодна французская революция и что Питт умышленно поддерживает якобинский развал. Это довольно распространенное мнение верно лишь отчасти: разумеется, Питт чрезвычайно хотел бы надолго и прочно ослабить Францию; но, с другой стороны, он сильно побаивается якобинской заразы. Надо вам сказать, что английское общество до войны очень благосклонно относилось к французской революции, несмотря на огромное впечатление, произведенное книгой Берка: "Reflexions on the Revolution in France". ["Размышления о французской революции" (англ.) ] Ни о какой войне с Францией не могло быть речи, вы еще и теперь найдете на заборах старые плакаты: "No war with French!" ["Нет войне против Франции!" (англ.) ] Однако после казни короля настроение англичан сильно изменилось; боязнь заразы теперь очень сильна. Сам Питт ничего умного пока не придумал.