Александр Володин - Дульсинея Тобосская

- А он мне возразил, что я бесчувственное животное.

- И он был прав, и нечего обижаться.

- Я и не обиделась. Но он еще возразил, что я неблагодарная тварь. Тогда я обиделась и возразила ему: чтоб тебе дюжину жаб сожрать.

- С этим кабальеро покончено. Но, может быть, и к лучшему. Сегодня к тебе придет другой кабальеро. Единственный сын человека, которого из почтения я и назвать тебе не могу. Сейчас ожидает в наследство приличный майорат. Но и ты должна постараться. Кстати, когда тебя называют Дульсинея, ты не должна вздрагивать, как будто тебя ужалил в ягодицу овод. Да и есть поменьше надо. Дон Лопес был поражен: какая это Дульсинея, она здорова как яблоко! Пускай знатных сеньор уважают более, нежели нас, но в искусстве любви мы должны превосходить их, иначе нет никакого смысла. Да, мы предпочитаем любовников с деньгами, навьючь осла золотом - он и в гору бегом побежит. Но кабальеро должен быть уверен, что он добился твоей любви не с помощью денег, а благодаря своим личным достоинствам. Правда, положение осложняется тем, что ты Дульсинея. Раз ты Дульсинея, то вынуждена быть непорочно девственной. Цветок твоей девственности есть дар. Стоит только сорвать розу с куста, как она увяла. Сегодня у тебя ничего не болит?

- Нет.

- Юный Маттео, который к тебе придет, видел тебя только издали, на балконе, и влюбился до смерти. Если, бог даст, ты его не разочаруешь, и он скажет тебе слова любви - что ты должна ему ответить?

- Я знаю, что любовная страсть в человеке есть неразумный порыв, который выводит человека из равновесия. И он, попирая...

- Препоны, препоны. Можно проще: препятствия.

- Попирая препоны, неразумно устремляется вслед желанию. Но едва человек достигнет своего, как это теряет для него всякую цену.

- Так и будешь таращиться? У тебя должны быть очи, подобные сияющим звездам! Альдонса сделала.

- Боже мой. Допустим...

- Если вы, сеньор, пришли сюда за моим сокровищем, то получите его только после того, как свяжете себя узами брака. Ибо девственность может склониться только перед этим священным игом...

- Хорошо. Он готов, он согласен, ибо остаться без тебя или умереть для него одно и то же. Но сначала он хочет убедиться в твоей любви. Это опасный момент. Тут придется решать на месте, ибо откладывать решение нельзя. Можно все проиграть, но можно все и выиграть. И ты решилась. Как ты дашь об этом понять?

- Каждое слово ваше - пушечный выстрел, разрушающий твердыню моей чести...

- Это в самом крайнем случае. Ясно? Держаться надо до конца. Но вот свершилось.

- Вы сразили мою добродетель, так сразите же и самую жизнь! Убейте меня сию же минуту. Женщина, лишенная чести, не должна жить!

- Прелестно! Именно так одержала свою победу Инес.

- Но к восьми часам вечера кабальеро должен будет уйти.

- Что такое?

- Не могу вам сказать.

- Не завела ли ты себе какого-нибудь лоботряса, который всех нас оставит с носом? Я у нее девичества спрашиваю, а она, того и гляди, ребеночка донашивает?

- Я чиста и непорочна, донья Тереса, и никому не дам себя подковать.

- Надеюсь.

- Но к восьми часам я должна быть свободна.

- Если это достойный человек, то зачем ты его от меня скрываешь? А если недостойный, то к чему он тебе? В дверь условно постучали.

- Пришел Маттео. Скажешь ему, что у тебя привычка перед сном читать Часослов. И только поэтому ты просишь его удалиться.

Она придала Альдонсе задумчивую позу, открыла дверь.

- Вас ждут, ваша милость... - и исчезла.

Еще не юноша даже, а мальчик вошел в комнату. Он был наряден и говорил солидно, но совершенно детским голосом:

- Я тот, кого пленила ваша красота. Альдонсу смутила его невзрослость.

- Здравствуй, мальчик.

Его покоробило такое обращение.

- Маттео мое имя. Я кабальеро, как это может подтвердить этот орденский знак. Отец мой - коррехидор, хлопочет мне о должности. Он уже имел аудиенцию и уверен в успехе своего дела. Но я не кичусь родовитостью. Я надеюсь прославить свое имя совсем другим - ученостью и знаниями.

- Ты умеешь читать? - уважительно спросила Альдонса.

- Я шпарю по Часослову, как по выполотому винограднику, - уязвленно ответил Маттео.

- Я тоже... Читаю Часослов перед сном.

- Но главное, чего я хочу - это служить вам. Для вас душа моя - воск, на котором вы можете запечатлеть все, что вам угодно.

- Хорошо..., - в замешательстве сказала Альдонса.

- Я сберегу этот оттиск в такой сохранности, будто он не из воска, а из мрамора.

- Но вам, наверно, известно, что цветок девственности есть дар, на каковой даже мысленно нельзя посягать, - вспомнила наставления Альдонса.