Николай Александров - Замкнутый круг

— Погибнуть можно не только в самолете, но и от самолета, слышишь, Лала? Уже насчитали шестьдесят семь трупов и собрали кучу фрагментов.

Она молчала. Он перелистнул страницу и прочитал вслух:

— Пропал Як‑42, принадлежащий украинским авиалиниям. На борту было сорок человек, их судьба неизвестна.

Она молчала.

— Продолжать светскую беседу? — спросил он.

Она нажала кнопку вызова бортпроводницы.

Он сложил газету, взял новую, но первая страница была все с тем же снимком «Руслана».

— Что случилось? — спросила стюардесса.

— Я хочу пересесть.

— Свободных мест нет. Вам здесь неудобно?

— Тогда скажите, — она ткнула в него пальцем, сверкнув красивыми глазами, — чтобы он заткнулся и не читал вслух.

— Молодой человек, не читайте вслух, — попросила стюардесса.

— А «Спид–инфо» — можно?

— Не можно, — стюардесса с укоризной посмотрела на него.

— Хорошо, а пиво у вас есть?

— Только не давайте ему пиво! — встрепенулась его соседка.

— Так это ваша жена? — удивилась стюардесса.

— Пока нет, — ответил он, — но дело к свадьбе.

Он проводил взглядом стройную стюардессу, впрочем, весь салон провожал ее пристальным взглядом.

Они долго молчали. Он разглядывал газетный лист с голой девушкой, разнаряженной тортовыми розочками, которые с наслаждением слизывал плутоватого вида тип.

Ровный шум моторов вдруг захлебнулся и самолет накренился. Она испуганно вцепилась в его рукав.

— Не бойся, воздушный поток, — сказал он, машинально взглянув на часы.

Он ничего не понимал в воздушных потоках, самолет продолжал заваливаться на правое крыло и терять высоту, все внутренности вжались в грудь, затруднив дыхание. Он уже давил ее своим телом, но попытался упереться в борт рукой. Последнее, что помнил, это запах духов и нежность кожи ее щеки. Он даже, кажется, попытался ее поцеловать, или только мысль мелькнула, видимо, только мысль.

— Жаль девчонку, — вслух сказал он, поднялся и пошел к огню.

Самолет не горел, груды черного искореженного железа валялись всюду, горели сосны. Было больно глазам, разъедал едкий, остро скоблящий горло дым. Самолета не было, только чудом уцелевшая хвостовая часть напоминала о нем.

Он бродил среди дымящегося металла и привязанных к креслам трупов, искал знакомую норковую шубу. Надежда была: если он остался жив, значит, и она должна остаться жива, — они были вместе. Он вдруг остолбенел, посмотрел на свои руки.

— Почему я жив? — прошептал он, обвел глазами страшную картину катастрофы: — Почему?

Она лежала на спине в снегу с непокрытой головой. Он присел на колени и осторожно убрал волосы с ее лица. Отпрянул. Она смотрела неподвижно, только огненные блики отражались в глазах.

— Ты жива?

— Мне холодно, — прошептала она, ни разу не моргнув и даже не глянув на него. Ничто не шевельнулось на лице, только губы.

— Ты жива?! — закричал он.

— Да, — чуть слышно ответили губы.

Он не знал, почему заплакал, от радости, наверное. Сорвал с себя шарф и подложил ей под голову.

— Потерпи, миленькая, потерпи, доченька.

Почему «доченька», он не знал, так вырвалось само собой.

Он потрошил полуобгоревшие чемоданы, собирал тряпье, укутывал ей ноги, ледяные руки. От быстрых движений его сильно тошнило, почему–то рвало кровью.

— Ну, как ты? — присел, склонился над нею. Из обмоток выглядывали только глаза, большие, темные.

— Ноги, — прошептала она.

— Погоди, я вот отдохну и костер устрою, отогреешься. Как руки, не отморозила?

— Не знаю.

Он расстегнул пуговицы дубленки, размотал ее руки и просунул их себе под мышки.

— Погоди, сейчас заломит.

Через минуту почувствовал, как дрогнули ее пальцы.

— Слава Богу, — вырвалось у него, — будем жить. Ты теперь потерпи без меня, костер нужен, а не то замерзнем к чертовой матери, слышь, Лала?

— Слышу, — прошептала она, и он увидел две бусинки слез, понял: она благодарила его.

Он облюбовал хвостовую часть самолета, воняло какой–то горелой гадостью, но здесь можно было спрятаться от потянувшего ветра. Он набросал еловых веток, поверх — тряпье, которое собрал вокруг самолета. Когда волочил ее по снегу в только что свитое им гнездо, она стонала. Живых больше не было.

Сильный костер у пролома скоро нагрел их укрытие. Она уснула, усталость сморила и его. Он не знал, сколько времени спал, но, судя по ярому огню костра, недолго. Она все так же была в забытьи, и теперь он, не стесняясь, мог разглядеть ее: глаза закрыты, губы чуть вздрагивали, будто шептали молитву, влажные волосы рассыпались у изголовья, он погладил их, нагнулся и вдохнул теплоту ее духов.