Елена Ткач - Перстень старой колдуньи

— Это ничего, я совсем не голодный, — поспешил успокоить её Никита. А это… это чья комната?

— Соседки. Она сейчас придет. Тут я у неё ночую. Иногда…

— А-а-а… — выдохнул Никита. — А может… поднимемся ко мне? Поглядим как там ремонт?

— Ну, не знаю, — замялась она. — А где ты был? Тебя долго не было…

— Я… уезжал, — отчего-то соврал он и сглотнул. Во рту пересохло. Слушай, как же все-таки тебя зовут? Женя или… Ева?

— А как тебе больше нравится? — застенчиво улыбнулась она, потупившись.

— Наверное Ева. Не знаю — и так и так хорошо!

— Ну тогда и зови меня Евой. Хотя… мама звала меня Евгешей — это было её любимое имя.

— А где твоя мама? — спросил он и тут же пожалел об этом.

— Она умерла, — просто сказала девочка. — Ну что? Пойдем к тебе?

— А тебя отпустят?

— А я никогда и не спрашиваю — просто делаю, что хочу. И потом там не до меня…

И они выскользнули из квартиры, которая напоминала утлую лодочку в девяти балльный шторм — грохот, пьяные выкрики, звон разбитой посуды, магнитофон, орущий на полную мощь…

«Боже, как она живет в этом аду? Да ещё с маленьким братиком…» подумал Никита и решил, что он должен спасти её, забрать отсюда. Правда, как это сделать, пока не знал.

— А как поживает Сомик? — спросил он Еву, поднимаясь по лестнице.

— Нормально. Рука совсем зажила — даже следов не осталось. Эта тетушкина мазь просто диво-дивное, — весело ответила та, шагая вслед за ним через ступеньку.

Он открыл дверь своим ключом и ахнул. Овечкин поистине творил чудеса! Квартира сияла как новая — рабочие доклеивали последние рулоны шелковистых обоев, в ванной сверкал темный кафель и белоснежная новенькая сантехника, а свет розоватых светильников в форме раковин отражался в матовых дверных стеклах… Дворец, да и только!

Ева при виде всего этого великолепия сразу потупилась и как-то вся сжалась. Никита провел её в комнату вслед за собой. На свеженастеленном паркете отпечатались влажные следы снега с его сапог. Ева на цыпочках прошла за ним, как будто боялась ступать по этому новенькому паркету, и огляделась.

— Это, что, твоя комната? — спросила она, нахмурясь.

— Нет, тут будет спальня родителей.

Он обернулся к ней и вздрогнул — теперь перед ним стояла вовсе не та девочка, которая буквально минуту назад с веселым любопытством шагала за ним через ступеньку. Холодный угрюмый взгляд исподлобья пронзил его точно копьем! Она тут же отвела взгляд и уставилась на свой перстень, как будто он был единственным предметом на свете, который её интересовал. Все движения тотчас стали какими-то вялыми и даже голос переменился глуховатый стал и какой-то пустой. Точно душу из него вынули — если только в голосе хоть сколько-то пребывает душа…

— А я… — она запнулась, а потом выпалила со злостью, — у меня тоже такая будет! Даже лучше! У тетушки квартира четырех комнатная и потолок выше! И прихожая у неё большая и вообще… Она мне обещала свою квартиру оставить. И денег кучу! И завещание даже показывала, вот! Она совсем старая — скоро умрет. И тогда я разбогатею…

От такого неприкрытого цинизма Никита просто остолбенел — так не вязался он со всем её легким обликом. А Ева явно не зная, что бы ещё такое сказать, продолжала без смигу глядеть на свой перстень. И Никита с ужасом заметил, что тот начинает светиться.

— А хочешь, — он несмело подошел к ней и взял за руку, — хочешь пойдем погуляем? Тут на реке есть шлюз… там так здорово… ты была там?

Ева медленно подняла голову — во взгляде её была пустота. Казалось, она вообще не видит Никиту. Он поднес её руку к самым глазам и… отшатнулся. Перстень переливался радужными красками, постепенно краснея, словно он накалялся. От него и впрямь исходил жар как от печки!

— Я не знаю, но я… пожалуй… мне надо к тетушке. Совсем забыла — я ж ей обещала! Мне нужно встретить с ней Новый год.

Ева медленно повернулась и пошла к выходу, точно во сне.

Никита опередил её и преградил путь.

— А как же Сомик? Ты же не оставишь его одного в пьяном притоне?

— А-а-а… — вяло протянула она. — За ним Михайловна приглядит.

— А кто такая Михайловна?

— Наша соседка.

— Ева, послушай… — Никита набрался духу и выпалил, — что это за перстень? Странный какой…

— Это мамин… мама его носила. И мне оставила… перед смертью. Я никогда с ним не расстаюсь. В нем — моя мама!

И сообщив эту невероятную весть ошеломленному парню, Ева оставила его одного.