Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)

- Ты дай ему, у них же патриархат! - засмеялся Иван.

- Ну да! - возмутилась Сильвия. Поколебалась с минуту и все же последовала совету Ивана. Сохатый подумал и с мягким царственным кивком принял угощение.

- Теперь и она возьмет.

- Надо же! - изумилась Сильвия. - Ты прав. Не всегда, не всегда! запротестовала она, видя, что Иван выбросил вперед развернутые ладони и склонил голову, как бы говоря этим: "Именно!" - Часто - да, но не всегда.

Лоси с явным удовольствием полакомились шоколадными вафлями. В знак благодарности лосиха дала себя потрепать по шее. Привязанные к ближним деревьям за повода лошади, щедро накормленные перед барбекью, тем не менее с немым неодобрением косили глазами на беспардонное попрошайничество лесных пришельцев.

По возвращении в поселок у Сильвии испортилось настроение. В последние месяца два это происходило с ней довольно часто. Приняв душ, она облачилась в шаровары и свитер из мягкой шерсти, уселась перед горящим камином и широко раскрытыми глазами стала наблюдать за танцующими языками пламени. Все попытки Ивана как-то растормошить ее, просто разговорить наталкивались на безучастное молчание. Он налил в коньячные рюмки ее любимый "Реми Мартин". Но она к нему даже не притронулась. Наконец, свернулась калачиком в кресле и задремала. Иван бережно взял ее на руки, перенес на кровать. Сел за письменный столик, достал отчет о педагогической конференции в штате Алабама и о коллоквиуме в университете Беркли о работе с особо одаренными детьми. Но ему не работалось. Сильвия жалобно постанывала во сне, взбрасывала руки, временами учащенно дышала. Он подходил к ней, успокаивая, гладил голову. Под утро, когда уже забрезжил робкий рассвет, она очнулась ото сна, потянулась, улыбнулась совсем детской улыбкой. Протянула к нему руки: "Ванечка, как хорошо, что ты здесь. А то я тебя совсем было потеряла - во сне. Обними меня, любимый. Крепче, еще. Вот так! Как хорошо, что это был всего лишь сон!..."

Четырнадцатое июля, день взятия Бастилии, французская диаспора Нью-Йорка (совсем небольшая по сравнению с ирландской, итальянской или еврейской) отмечала широко и шумно. С утра в различных аудиториях проходили встречи по профессиям - от булочников и поваров до промышленников и профессоров. Симпозиумы или научные конференции проводились по двум обязательным темам: "Жанна Д'Арк - величайшая француженка" и "Наполеон Бонапарт - величайший француз". Вечером на берегу Гудзона и в Гринвич-Вилледже устраивался отменный фейерверк. Все французские ресторанчики, как правило небольшие - на двадцать пять-тридцать человек, резервировались заранее и в этот вечер в них слышалась лишь французская речь. Сильвия заказала в ближайшем от нее "Mon Ami" несколько столиков и пригласила всех преподавателей школы. Улитки, лягушачьи лапки, артишоки, буйволиный язык в винном соусе - все это для ярославских и воронежских мужиков и тамбовских и рязанских баб было в диковинку. Даже для завуча. Даже для директора. Пиршество было в разгаре, когда к центральному русскому столику, за которым разместились Валентина, Иван, Женя и Сильвия, подошел высокий, сухой старик. В петлице темного пиджака мерцал орден Почетного Легиона.

- Генерал Этьен де ла Круа, - представила его Сильвия. - Герой Вердена.

Иван встал, обменялся с генералом рукопожатиями.

- Мы сердечно вам благодарны, господин директор, - заговорил по-английски с обычным французским акцентом генерал, - за то, что вы приютили нашу девочку, - он обласкал Сильвию отеческим взглядом. - Мы вместе с ее отцом воевали против бошей и в Эльзасе и на юге. И нашу делегацию в Версаль вместе сопровождали. Старинный род. Знаю: дворянство у вас нынче не в чести. Но и вам будет небезынтересно узнать, что было написано на их гербе. А написано было вот что: "Честь и правда превыше жизни". Желаю всем вам, друзья, гаргантюанского аппетита!

Сказав это, генерал чокнулся бокалом с Иваном и через плечо в полголоса бросил Сильвии: "Пардон, но вряд ли они знакомы с нашим Рабле". И он уже было двинулся дальше к другим столикам, но Иван шестом его остановил. Постучал ножом по бокалу, сказал, перекрывая застольный гам:

- Кто из вас читал "Гаргантюа и Пантагрюэль", поднимите руки?

Тотчас руки всех, сидевших за русскими столиками, взметнулись вверх. Сильвия скороговоркой сообщила генералу о содержании опроса. Тот, смущенно улыбаясь, прижал правую руку к груди.

- Я иногда нет-нет, да и перечитаю те страницы, на которых великий сатирик живописует методы образования, - заметил Иван. - И зная наперед, что будет далее, все равно не могу сдержать улыбки. Особенно поражает языковая изобретательность автора. А какой он изумительный рассказчик!