Михаил Волохов - Непорочное зачатие

Он. Ух ты и... Ух ты и... Анка-пулеметчица, сука. Да вот он, наш червь (показывает пальцем на тарелку), убивец первейший - холестерин мясной, сука, Машенька. А ты мне в почки гвоздоточки-червячечки, сволочь. И за что? За возвышенную мольбу - творить любовь вечную, камнестическую, сука! Так: мы будем ебаться вечером или мы не будем ебаться вечером?! Уже же вечер черный, на хуй!!!

Она. Хранцузы днем ебутся. Вечером черным хранцузы спят, на хуй! Ты ж, блядь, ебарем хранцузским, транссексуэлем ебаным фирменным заделаться хочешь!

Он. А ты не хочешь? На халяву все хочешь на моей жопе, сука, переебанной на площадь жилую хранцузскую из дерьма совдепельского хочешь выскребстись. А не слипнется пизденка, на хуй?

Она. У меня хуй твой вместо пизденки, Венечка. От вас, мужиков, проку-то нынче. У самой хуй быстрей вырастет, пока дождешься, на хуй, помощи.

Он. Вот и сними гондон с хуя своего, на хуй. Появится, мож, желание.

Она. Снимаю, на хуй. (Бьет его ребром ладони по почкам.)

Он. Ух ты и... Ух ты и... Я, бля, к тому - ща негр-клиент Отелло придет, а ты все холодная, Дездемонна, на хуй.

Она. Не бзди - уебем Отелло. Отелло мы уебем - не бзди. Только ты сам, негр-клиент, это-то мясо хоть доешь сначала.

Он. С холестерина, сука, сосуды дубеют и лопаются, в пизду. Эти остатки пусть Отелло твой доедает - ему все равно не жить Пусть чуток человечинкой вчерашненькой побалуется. А мы потом его свеженького порубаем. В свеженьком мясе меньше оно холестеринушки. Жить хочется! Вечно, мать, жить хочется!!! (Плачет.)

Она. Мудозвон. К сороковнику-то каким мудозвоном звенишь! на хуй. Ты че, вечно хошь замудозваниваться и замудозваниваться? И чтоб я еще с тобой тутась замудозванивалась? Ты слови, на хуй, коммунизма золотую рыбку зубастую в сказках своего клиента негра Пушкина на червячка, который твоей смертушки так и не дождется. А я лучше с япошками в это время трахаться буду за врача, на хуй, ван-гоговского психиатрического без гондона, сука.

Он. С кем я свенчался? С какой блядью-переблядью гондонной я живу, творю, работаю, люди добрые, японский Бог, сука. (Плачет.) Ей, бля, истину божественну жалуешь, что кости, на хуй, навечно каменеют во вселенной этой каннибалической, а мясо с душою и спермой святою разве что в Дух Святой перевариваются. А я вот верю, что дух человеческий воскреснуть может. (К иконе.) Христос не человек - он Бог! А Бог-то, сука, когда личину человеческую в виде Христа принял, он же этим пример Антихриста явил миру человеческому. Человеко-Бог. Что может быть язвительнее для смертного человека, Машенька!!! И мы ему за это веру свою наивную в жертву жертвуем. Спаси меня, Машенька! (Стоит на коленях, плачет в ее объятиях.)

Она. Бог тебя простит, Венечка.

Он. Не верю такому Богу дьявольскому! Не верю. Не верю.

Она. Бог милостив - Он тебя простит, Венечка.

Он. Лев Толстой и в Бога верил, и мясо ни хуя не жрал - туды, всосался, гондон антишекспировский, в норушку. Это Софья, пизда, его, сырого вегетарианца, на курином холестериновом бульончике овощным супчиком потчевала. Жинка венечная называется. Прихуячить надо было такую жинку - рагу с нее спрепарировать.

Она. Холестериновое рагу? Да твой Толстой тут же, на хуй, с рагу этого сбрыкнулся, хуя б червей своих, Богом намеченных, повстречал когда.

Он. Вот когда хочешь, можешь же, блядь, соображать, сука. У тя, бля, на лбу даже испаринка выскочила. Че ты мне пиздишь, что те холодно? Ну сымь кофтенку, ебаный в рот! (Снимает с нее кофту.) Во, бля - засвети сиськи, на хуй - язычком лизнуть дай. (Лижет ее груди языком.) Такими грудями да в попочку. А какая у тя еще попочка. Ну че, дальше в темпе вальса оголяемся?

Она. Ебну.

Он. Сука, за эту попочку на обезхуивание пошел, Машенька, в этой системе ебаной озоновых дыр, смертельного расширения до потухания солнца, сука, с революциями ломаечными, каннибализма в законе, хуй мой кондовый гондонный, сука, блядь, девочка-целочка рваная - хуй заломаешь - только на кофточку. Думал, с пиздой здесь, вшитой в Парижике, большевики до меня не дотянутся. Хуй на - им в жопу сиськами вдуть надо - на хуй им пизда моя обосралась художественная. Ну вдуй, на хуй - сыми портки и вдуй, на хуй. Лом, бля, железный - инструмент мой дворняцкий художника слова, сука, возьми и вдуй, на хуй. Коль зарядили тебя, суку, красноперые на задницу мою сердобольную. Ну, оголи попочку - горячая ж, сука, как гвозди голгофные.

Она. Не Христос пока, дьявол, на хуй! (Бьет его по почкам.) Холодно. (Одевает кофту.)

Он. Да всего ж дьявола с меня выбила гондонного, сука! (Поднимает с пола презерватив и бросает в нее.)