Константин Воробьев - Крик

Взвод тоже орал. Я не сразу поймал глазами самолет и закричал вместе со всеми: он кривобоко тянул на запад, пачкая небо серым, бугристым следом дыма. По нему бил теперь весь батальон, и я не знал, как же мне доказать Калачу, что разведчика подбил мой взвод? Он может и не поверить...

Я выстроил взвод позади окопа и скомандовал:

- Старший сержант Васюков! Три шага вперед!

Он вышел строевым шагом и стал "смирно".

- За проявленное мужество и находчивость при уничтожении вражеского самолета старшему сержанту Васюкову от лица службы объявляю благодарность!

И тогда с Васюковым что-то случилось. Он насупился, покраснел и ответил чуть слышно:

- Служу... служу Советскому Союзу...

С ума сошел! Разве можно отвечать таким тоном, да еще перед строем! Я повторил благодар-ность, а Васюков взглянул на меня плачущими глазами, махнул рукой и пошел в строй, как больной.

Очумел мужик! Я распустил строй и кивнул Васюкову, чтобы он остался на месте. Он и в самом деле плакал. Не по-настоящему, а так, одними глазами.

- Ты чего? Обиделся за вчерашнее? - спросил я.- Нашел тоже время... сводить личные счеты!

- Да нет,- сказал он и высморкался в полу шинели.- Это я так... Подперло что-то под дыхало... Сам посуди: летают как дома... Почти половину России захватили, а мы...

- Да ты же подбил его, чудак! - сказал я.

- Конечно подбил. А где? Под самой Москвой? А, как будто ты сам не понимаешь!.. Выпить бы сейчас, а?

- Ты... извини, пожалуйста, за вчерашнее,- попросил я.- Ладно?

- Ладно, за тобой останется... На свадьбу только позови,- полушутя, полусерьезно сказал он.

Я напрасно беспокоился: самолет был учтен за нашим взводом. Капитан Мишенин вынес нам с Васюковым благодарность. Мне вроде бы не за что, но старшим возражать не положено.

А день выдался как по нашему с Маринкой заказу. Впервые хорошо и глубоко проглядывалось поле впереди ручья. Оно поднималось на изволок, и почти на горизонте виднелись сквозные верхушки деревьев и пегие крыши построек. Справа, где у нас не было соседей, голубел лес. Он тянулся по пригорку и чуть ли не вплотную подступал к тому еле видимому селению. Временами оттуда прикатывались к нам невнятные орудийные выстрелы и широкие, осыпающиеся гулы. У нас это никого не тревожило - даже синиц. Они густой стайкой сидели на проволочном заграждении - и хоть бы что.

Я все время был в окопе. Васюков давно ушел на батальонную кухню. Оттуда он должен был зайти в знакомую хату насчет выпивки. Для этого я дал ему пару своего запасного фланелевого белья. Вернулся он немного выпивши,не утерпел человек.

- Полный порядок! - доложил.- Есть кусок сала и полная писанка... А на кухне достал пару банок трески в масле. Хватит, я думаю. Хлеб-то там найдется?

- Не знаю,- сказал я.

- Как же так? Зять, а положение тещи не знает! Ты хоть видел ее?

- Один раз.

- И как она к тебе?

- Так себе...

- Не понравился, выходит?

- Война. Сам понимаешь...

- То-то и оно! И не крути-ка ты, командир, девке голову. Слышишь? Она же своя. Русская... И честная, видать...

- Старший сержант Васюков! Кто тебе помог подбить самолет и первый вынес благодарность? - спросил я.

- Ну, ты.

- Не "ну, ты", а младший лейтенант Воронов! И я запрещаю тебе обсуждать его действия, потому что он малый хороший, а не какой-нибудь там пьяница, как некоторые.

- Ясно. А выпить хорошему малому не хочется?

- Хочется. Но надо подождать до вечера.

- Тогда отнеси все туда. А то у меня такой настрой, что могу не вытерпеть. Самолет все-таки подбил я.

Мы сошли к ручью, и там в кустах краснотала я забрал у Васюкова писанку, консервы и сало. "Приду,- думал я,- положу все на стол и скажу: вот бойцы, командиры и политработники нашей части прислали подарок... на день рождения вашей дочери... Нет, это глупо. Скажу что-нибудь другое..."

На дворе я увидел Кольку, и он еще издали сказал:

- Хочешь поглядеть, сколько у нас крови?

- Где? - испугался я.

- В сарае. Маринка петуха зарезала. Варится уже...

У меня больно и радостно ворохнулось то знакомое чувство благодарности и преданности к Маринке, которое я испытывал тогда в амбаре, когда подарил ей сахар, и я схватил Кольку и поднял на руки. У него соскользнули на снег валенки - велики были, и когда я присел и стал обертывать его ноги ситцевыми ветошками, на крыльцо вышла мать.

- Ну чего ты залез к чужому человеку? Маленький, что ли! - крикнула она Кольке.

- Я не залез, это он сам,- ответил Колька. Я поздоровался с матерью по команде "смирно". Она велела Кольке идти в хату и скрылась в сенцах.