Константин Воробьев - Крик

- Держи,- таинственно сказал он, и пока я пил самогон, он не дышал и вырастал на моих глазах - приподнимался на цыпочки.

После этого мы выбрались на огороды села. У приземистого деревянного амбара Васюков остановился и постучал ногой в дверь.

- Ктой-оо? - песенно отозвался в амбаре чуть слышный голос.

- Мы, - сказал Васюков.

- А кто?

- Командиры, - сказал я.

Амбар и на самом деле был забит валенками. Они ворохами лежали по углам и подпрыгивали - мигала "летучая мышь", стоявшая у дверей на полу. Я приподнял фонарь и увидел у притолоки девушку в черной стеганке, в большой черной шали, в серых валенках. Она держала в руках железный засов.

В жизни своей я не видел такого дива, как она! Да разве об этом расскажешь словами? Просто она не настоящая была, а нарисованная - вот и все!..

- Ну, что я говорил? - сказал Васюков.

Я сделал вид, будто не понял, о чем он, и сказал:

- Забираем сейчас же!

- Все? - обрадованно спросила девушка, глядя на меня так же, как и я на нее.

- Пока тридцать две пары,- сказал Васюков.

Он подмигнул мне и побежал во взвод за бойцами, а мы остались вдвоем. Мы долго молчали и почему-то уже не смотрели друг на друга, будто боялись чего-то, потом я спросил:

- Кладовщицей работаете тут?

Она ничего не сказала, вздохнула и поправила шаль, не выпуская из рук засова. Да! Ни до этого, ни после я не встречал такой живой красоты, как она. Никогда! И Васюков говорил правду - ростом она была почти с меня. Я всегда был застенчив с девушкой, если хотел ей понравиться, и сразу же превращался в надутого индюка, как только оставался с нею наедине. Что-то у меня замыкалось внутри и каменело, я молчал и делал вид, что мне все безразлично. Это, наверно, оттого, что я боялся показаться смешным, неумным.

Все это навалилось на меня и теперь. Я щурил глаза, начальственно осматривал вороха валенок, стены и потолок амбара. Руки я держал за спиной. И покачивался с носков на каблуки сапог, как наш Калач.

- А расписку я получу? - спросила хозяйка валенок. Я понял, что подавил ее своим величием и кубарями, и молча кивнул.

- Ну, тогда пишите, - сказала она. Я написал расписку в получении тридцати двух пар валенок от колхоза "Путь к социализму" и подписался крупно и четко: "Командир взвода воинской части номер такой-то м. лейтенант Воронов". Я проставил число, часы и минуты совершения этой операции. Она прочла расписку и протянула ее мне назад:

- Не дурите. Мне ж правда нужен документ!

- А что там не так? - спросил я.

- Фамилия,- сказала она.- Зачем же вы мою ставите? Не дурите...Никогда потом я не предъявлял никому своих документов с такой горячей радостью, почти счастьем, как ей! Она долго рассматривала мое удостоверение - и больше фотокарточку, чем фамилию,- потом взглянула на меня и засмеялась, а я спросил:

- Хотите сахару?

Я достал из кармана шинели два куска рафинада и сдул с них крошки махорки.

- Берите, у меня его много,- зачем-то соврал я.

Она взяла стыдливо, покраснев, как маков цвет, и в ту же минуту в амбар ввалился Васюков с четырьмя бойцами. Конечно, он пришел не вовремя мало ли что я мог теперь сказать и, может, подарить еще кладовщице! Она стояла, отведя руку назад, пряча сахар и глядя то на вошедших, то призывно на меня, и я, ликуя за эту нашу с нею тайну на двоих, встал перед нею, загородив ее, и не своим голосом распорядился отсчитывать валенки.

Через минуту она вышла на середину амбара. Руки ее были пусты.

Васюкову не хотелось нагружаться, но связывать валенки было нечем, а каждый боец мог унести лишь шесть-семь пар.

- Давай, забирай остальные, - сказал я ему.

- А может, кто-нибудь из бойцов вернется за ними? - спросил он, но, взглянув на меня, взял валенки.

- Пошли, сказал я всем и оглянулся на кладовщицу. А вы разве остаетесь?

- Нет... Я после пойду, - сказала она. Васюков протяжно свистнул и вышел. Я догнал его за углом амбара.

- Смотри там за всем, я скоро! - сказал я.

- Да ладно! - свирепо прошептал он. Гляди только, не подхвати чего-нибудь в тряпочку...

Я постоял, борясь с желанием идти во взвод, чтобы как-нибудь нечаянно не потерять то хорошее и праздничное чувство, которое поселилось уже в моем сердце, но потом всё же повернул назад к амбару. Внутрь я не пошел. Я заглянул в дверь и сказал:

- Я вас провожу, хорошо?

- Так я же не одна хожу, - песенно, как в первый раз, сказала кладовщица, пряча почему-то руку за спину.

- А с кем? - спросил я.

- С фонарем.

Я не хотел, чтобы она шла с фонарем. Он был третий лишний, как Васюков, и я сказал: