Александр Фёдоров: Его глаза

Сквозь сонь Женя спросила.

— Отчего у тебя холодные руки? Ты озябла?

— Нет, ничего, спи.

И еще ближе прижалась к ней, чувствуя, что так легче.

Но лишь только Женечка уснула, опять охватила тоска и с ней вместе — тошнота.

И опять пустыня. Но она уже не идет по ней, а как будто ее несут волны горячего песку. И песок падает сверху и засыпает ее. Особенно тяжело и больно ложиться на живот.

Она застонала и открыла глаза.

— Что с вами, Ларочка? — зашептала опять проснувшаяся девочка.

— Ничего… ничего… — сквозь судорожно стиснутые зубы хрипло процедила она.

Все замолкло.

И ее стал клонить сон.

Так хорошо было бы уснуть.

Но мешала темнота, беспрерывное мелькание перед главами, мучительный зуд кожи и опять — и опять эта упорная боль посреди живота.

А желание сна так велико, что ресницы, тяжелея, закрывают утомленные беспрерывным мельканием и звоном зрачки.

Вдруг, точно целый холм песку обрушился на нее и придавил страшной тяжестью. Она открыла рот, чтобы закричать, но тут же очнулась.

И только сейчас с настоящей ясностью почувствовала, что умирает.

Волосы как будто отделились в ужасе от головы. Она бы сейчас закричала неистовым криком. Наверное, ее могли бы еще спасти.

От заливающей горло тошноты захватило дыхание.

Сама не зная как, осторожно освободилась от объятий тонких, нежных рук и еле-еле сползла с кровати.

Хотелось вернуться назад. Так тоскливо и страшно умирать одной. Но пожалела девочку.

И едва очутилась на полу, всем телом овладела такая неодолимая усталость, что уж не было силы сделать ни одного движения. Дыхание не шло дальше горла; ресницы от усталости не могли сомкнуться, и откуда-то ледяными струйками тянуло в самые глаза.

Гора песку стала еще тяжелее, и руки и ноги коченели.

Она сделала усилие, чтобы освободиться от этой тяжести. Пальцы судорожно царапнули пол.

И открылась спасительная пустота, в которую она стала медленно и плавно опускаться.

1913 г.