Николай Каразин - На далеких окраинах

— Я еще раз повторяю, — начал он, — что пока не установятся правильные сношения...

— Это что там на дворе шумят так? — перебил капитанскую речь голос за столом.

Перлович, который сидел у камина с местным богачом, сартом Саид-Азимом, поднял голову.

— Вьючить начали, — сообщал Захо, нагибаясь над окном.

— Ну-с, господа, — произнес Перлович. — Вы меня извините, я пойду распоряжаться... я скоро вернусь... Надеюсь, вы не будете стесняться...

— Э, помилуйте...

— Что за церемонии!

— Я назначил в четыре часа выступление моего каравана; теперь три. Ровно через час мы поднимем бокалы. — В голосе Перловича чувствовалась какая-то необыкновенная торжественность. — Мы поднимем бокалы с пожеланием успеха первому русскому каравану…

— Ну, занес!.. — послышался чей-то голос.

Перлович остановился...

— Нет, это я про другое, — смутился прервавший хозяйскую речь, вытирая усы салфеткой.

— А там, к тому времени соберутся остальные, — переменил тон Перлович. — Хмуров вот подъедет; генерал собирался...

Перлович кончил свою речь пригласительным жестом: кушайте, мол, пока — и вышел из комнаты.

— Этого гуся кормят сначала все грецкими орехами, — объяснял капитан, держа в руках банку.

— Пойдем слушать. Дрянет историю страсбургского пирога рассказывает.

— Я бы этого и есть не стал, — сплюнул на сторону Саид-Азим, косясь на банку.

— А что же... Ваш плов лучше, что ли?

— На каждого гуся нужно орехов столько, сколько весит сам гусь, — пояснял Дрянет.

— Каков гусь, — кивнул толстый чайный торговец, приехавший прямо из Кяхты для своих операций по торговле. — Ну, а это из чего приготовляется?

Он подвинул к капитану ящик с сардинами.

— Какой случай был вчера в клубе, — начал фрак. — Вы слышали?

— Это в читальной? Знаю; газеты все, черт знает зачем, растаскали...

— Вовсе нет. Подходит этот, как бишь его, ну, да... он...

— Все равно, дальше.

— Подходит к мадам Красноперовой и говорит: «Позвольте на один тур»; та, знаете, барыня такая полная, в соках...

— Особа с весом.

— Встает это она со стула, а на стуле...

— Я и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски веду свои мемуары, — рассказывал капитан Дрянет, — я даже написал по-арабски трактат о значении шелководства, как орудия... или, правильнее сказать, ступени в разливе цивилизующих начал.

— Для кого же это вы писали по-арабски-то? — спрашивал Захо, недоверчиво улыбаясь.

— Еще во время экспедиции моей, — перескочил капитан, пропуская мимо ушей вопрос Захо.

— Это про какую экспедицию вы изволите говорить?

— А про мой поход или, правильнее сказать, военно-ученую экскурсию на перевал Об-Оф-Аллах-бу, помните мою реляцию, она еще наделала такого шума?

— Да, толковали не мало...

Пронзительный рев верблюдов на дворе давал знать, что их, уже навьюченных окончательно, начали поднимать на ноги, разнокалиберные бубенчики звенели, голос Перловича кричал:

— Тут и оставаться пока; тронуться по моему знаку!..

— Хлопочет, чтобы все с эффектом, — заметил кяхтинский купец.

— С большим расчетом действует. Вы думаете, он спроста? Он и этот завтрак с расчетом устроил, подъедут все люди нужные... Ну, тосты пойдут...

— Шампанского немало выйдет.

— То-то немало... Этот не Хмуров, этот зря тратиться не станет...

За стеной сада послышался стук экипажных колес и топот верховых. Шелестя шлейфами по желто-красным, сухим листьям, густо усеявшим садовую дорожку, шли две дамы; их сопровождали интендантский чиновник, доктор, что был секундантом у Брилло, и еще человека три в военных мундирах.

— Съезжаются, — заметил господин во фраке.

— А Хмурова все нет, — вздохнул кяхтинский купец.

Саид-Азим окинул любопытным взглядом обеих дам и приложил свои руки к желудку, в знак самого глубокого уважения.

Генерал подъехал с другого двора верхом, в сопровождении казаков и адъютанта. Перлович встретил его на нижней ступеньке крыльца и с чувством самой глубокой признательности пожал обеими руками генеральскую перчатку.

— Я был в отчаянии... я думал... — с особенной нежностью в голосе говорил хозяин.

— Кажется, я не опоздал?

— Прошу пожаловать.

Генерал тяжело шагал со ступеньки на ступеньку, согнувшись словно под тяжелой ношей (он был в эполетах). Перлович бочком, шагая через две ступеньки, слегка поддерживал генеральский локоть и кивал головой на дверь, давая этим понять, что не мешало бы распахнуть ее на обе половинки. Невидимые руки тотчас же исполнили его сигналы. Все гости стояли на ногах, на всех лицах сияла улыбка, те, которые были в партикулярных костюмах, держались одной рукой за спинки своих стульев, с некоторой независимостью в позе; все же военные держали руки по швам и почтительно согнулись в поясницах. Сарт Саид-Азим и другой туземец, жирный Шарофей, только что появившийся из сада, одновременно произнесли: «Хоп» и взялись за желудки.