Джеймс Барри - Белая птичка. Роман

Невзирая на искреннее сопереживание, я всё же заметил, что его расспросы носят ещё и некоторую долю самолюбия, дабы уберечь собственное дитя от подобного. Как у всех родителей.

Художник с заботой спросил, может ли он помочь мне, и кое-чем он действительно мог бы помочь, но я вряд ли признаюсь чем, потому что это бы его взорвало, так как он мог невероятно разволноваться и от малого намёка на мою помощь. Лучше пусть сам догадается.

И я стал рассказывать, что дома остались вещи Тимоти, которые доставляют мне боль, а тот поражённый до глубины души сочувственно пожал мне руку, в душе, полагаю, думая о другом доме и других детских вещах. Мне бы не хотелось доставлять ему хлопот, но ведь в его доме подобных вещей не так уж много, а мой рассказ расстроил и меня самого, так что я уже не сдерживаясь добавил, что мне было трудно продать вещи Тимоти или раздать нищим, ведь неизвестно в какие-руки они попадут, а ещё заверил, что один из моих друзей, у которого тоже маленький ребёнок, от вещей Тимоти отказался, потому что тоже был привязан к покойному младенцу. Кажется, именно это взяло за душу художника, и тот, наконец, предложил то, чего я добивался. Я сердился на нас обоих, что это так трудно далось – обычно мне всегда не хватает решительности и находчивости, но уж если я начну дело, то всегда довожу его до конца.

Тимоти, как вы поняли, был обречён с самого начала, его ведь даже на прогулку нельзя было вывезти – он бы долго не протянул.

И ныне, когда он меня покинул, мне даже стало легче, я живо припомнил, с какой любовью поднёс его в тот день к окошку полюбоваться закатом, и с ним ребёнок ушёл навсегда вслед за солнцем. С болью я убеждал своего малыша, что его крошечные вещички очень нужны другому, и когда солнце, как истинный его родитель приняло его в свои пламенные объятия, младенец подарил на прощанье улыбку одной даме, которую так нежно желал бы именовать мамой, наивно полагая, что у белых птичек бывают матери. В этот миг Тимоти и завладел моей душой – мне так хотелось гулять с ним в Кенсингтонском Саду до конца дней моих, скакать с ним верхом на палочке, радостно окликать его и любоваться идиллией детства, а ещё пускать в плаванье на Круглом пруду бумажные кораблики и гонять обручи по дорожкам моего беззаботного детства. Сколько мы с друзьями их пробегали тёплыми летними деньками, пока в другом конце сада не явились мы уже взрослыми джентльменами и леди, сполна расплатившись за детские радости. В моих холостяцких комнатах меня не покидала упорная мысль, что и Тимоти догадывался о моей тоске, но его самолюбие было задето, и он утешал, что делает подобное не потому, что боится жить – жить он очень хочет! – но он был таким непохожим на обычных мальчиков, потому и… высвободил пальчик из моей ладони и перешёл у меня на глазах в иной загадочный мир, но даже если бы он был очень похож на других мальчиков, мне всё равно было бы лучше без него.

Однако я что-то раскис, хотя внешне и не заметно, надо бы взять себя в руки.

На другой день я отправился покупать Дэвиду детские вещи, но вдруг смутился, увидев Мэри перед входом в лавку ростовщика. Потому и испугался войти в магазинчик детских вещей: став отцом, мужчина обретает уверенность в себе, у меня же и духу не хватило зайти в магазинчик. Я уже давно не любил всяких магазинов, кроме ателье, где заказывал себе пошив одежды. Так и топтался в дверях, посмеиваясь над своей нерешительностью – битый третий час – решись я раньше, дело уже было бы сделано.

Но в миг, когда я всё же решился, я приметил приятного джентльмена, как мне показалось, пристально следившего за мной. Тут я развернулся и ушёл, но обернувшись, заметил, что незнакомец всё ещё там, и, кажется, убеждён, что полностью пронюхал о моих намерениях. Еле сдерживаясь, я поклонился ему с ледяной вежливостью:

– Мы уже встречались, сэр?

– Прошу прощения, – отозвался тот, и я отметил, что мои слова отвлекли его от меня всего лишь на миг – уверен, он что-то серьёзно обдумывал, прежде чем ответить мне.

– Ни капли сожаления, – рявкнул я.

– Жаль, – отозвался он со смехом.

– Предупреждаю, сэр, – заявил я, – Буду стоять здесь, пока Вы не уйдёте, а тот лишь прислонился спиной к витрине.

Но в конце концов всё же разозлился: «Я никому не назначал здесь!» – и с новой силой прислонился спиной к витрине.

Мы оба твёрдо решили стоять на своём, и, видимо, очень смешно выглядели со стороны. Впрочем и это мы оба вскоре заметили. Со временем чуть остынув, мы тепло пожали друг другу руки и разошлись нанимать извозчиков.