Джеймс Барри - Белая птичка. Роман

Хозяйка магазина игрушек, куда мы частенько наведывались с моим псом Портосом, предполагала, что я покупаю подарки для маленького мальчика, приговаривая то «ангелочку, то «лапочке». А Портос гордо и важно стоял рядом со мной. Добрая хозяйка слишком много говорила:

– Как сегодня Ваш ангелочек? – радостно приветствовала она меня.

– В порядке, в полном, – и я сдерживал Портоса за ошейник.

– Сегодня ветрено – он хорошо кушает?

– Да, мэм, всё в порядке, – вот бы её удивило, что мой «ангелочек» умял в обед баранью голову, хлебец и три кочана капусты, да ещё, по-моему, утащил баранью ногу.

– Наверное, любит свои игрушки?

– Так и носится с ними.

– Хотите набор для юного мастера?

– Нет.

– А землю копать Ваш малыш любит?

– Очень! – (может и баранью ногу откопает!)

– Может, возьмёте лопатку с ведёрком?

Однажды она предложила мне модель Кентерберийского собора, но дома Портос основательно высказался об игрушке – ему не нравились детские модели, а хозяйка магазина была от них в восторге, так мы и сменили одну лавку игрушек на другую.

За лошадкой-качалкой мы двинули в Нижний Пассаж – в разные периоды жистни мы нет-нет, да и бродили тут то с Портосом, то с Дэвидом, то с Дэвидом и Портосом. Эти магазинчики считают вульгарными, но я с этим не согласен. Разве что ребятня из бедных кварталов может подпортить настрой. В Пассаже два входа: парадный с улицы Странд, и малозаметный, но более романтичный с переулка, потому что именно там Дэвида с волшебным фонарём окружила толпа восторженных нищих сорванцов.

Но ныне Пассажу предвещают упадок, заменив его то ли кафешкой, то ли роем банков – чем-то обычным и в общем-то необходимым. И всей этой радости суждено исчезнуть.

Эти Ноевы ковчеги укладываются как матрёшки и упаковываются в ящики с механическими лошадками со сбруей, за ними следом бегут солдатики с ранцами, целующие руки дамам. Куча мосек с собратьями окружили слона, гружённого гостиными гарнитурами, птички машут крылышками, а косец пробирается сквозь эту пёструю толпу. Воздушные шарики покачиваются на туго стянутых нитках, как корабли с поднятыми парусами, давая знак готовности к отплытию.

Лошадку мы приобрели в Нижнем Пассаже.

Портос, думавший, что это для него, всю дорогу посматривал на неё то с гордостью, то с волнением, но я надёжно упаковал подарок и анонимно отослал в деревянный домик-сундучок. А несколько дней спустя мы повстречались с мужем Мэри в Кенсингтонском Саду, и я поинтересовался, как они назвали девочку.

– Мальчика, – раздражающе добродушно отозвался художник, – Дэвидом назвали, – и тут же спросил со свойственной ему бестактностью как назвали моего мальчика.

– Тимоти, – отозвался я, заметив сразу, как тот еле сдержал улыбку.

А а потом он горячо подтвердил, что это тоже красивое имя, как и Дэвид:

– Мне очень даже нравится, – заторопился он убедить меня, а также высказал надежду, что наши сыновья подружатся.

Меня так тянуло резко оборвать его, что я не позволю Тимоти водить дружбу с кругом Дэвида, но я сдержался и без эмоций выслушал его повествование о заливистом смехе Дэвида во время его игры с собственными пухленькими пальчиками. Он и весом ребёнка похвастал, будто единственное назначение детей не по дням, а по часам в нём прибавлять. А о Тимоти ни слова – о нём и так некому поговорить ласково. Я решил исправить это и заговорил о зубках, но едва почуяв, что мало смыслю в этом вопросе, перешёл к более знакомому – о детских слюнявчиках и развитии младенцев. Художника очень заинтересовали все мои замечания, как и широкий кругозор в этой области столь несвойственный мужскому сознанию, а я, бледнея, проклинал себя, не понимая, почему он придаёт столько внимания моим словам.

Но художник вспомнил и старую историю о неизвестном друге семьи:

– Представляете, он подарил Дэвиду лошадку-качалку!

– Ну и что? – не удивился я.

– Это трёхмесячному-то?

Я чуть было не огрызнулся, что стремя лошадки можно под любую ножку подладить, но вовремя сдержался и просто посмеялся вместе с ним. Хотя меня задело, что и Мэри не удержалась от смеха, хотя я и сам смеялся, не помню сколько раз.

– И всё же все женщины необъяснимы, – вдруг заметил мой собеседник и пояснил, что жена внезапно перестала смеяться над подарком, грозно убедив, что «ничего смешного тут нет!», потом торжественно поцеловала мордочку лошадки и произнесла, что хотела бы видеть этого друга рядом, лицезреющим сию сцену.