Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Яга Малявиха, баба сухая – жилистая – крепкая на руку, только что вернулась к своей избушки на трех курьих ногах с бестолковой и бесплодной гоньбы по лесу. Скинув кашемировый полушалок и пхнув помелом ступу, отчего ступа немедленно закувыркалась в сарай, – Малявиха вихрем влетела в избушку; не найдя того, кого искала, выскочила наружу, плюнула на все четыре стороны и, заложив сухие, костлявые пальцы в рот, засвистала пронзительным, раздраженным посвистом.

В ответ по лесу раздался сухой, медвежий треск хвороста и, ломая кусты, на поляну к избушке с виноватым видом вылез серый, лохматый малявихин сожитель, – пожилой леший Егорко.

– Ты что же это, старый хрычина, а? – завизжала яга, шаря привычный у двери ухват и, не находя его, разозлилась еще пуще. – Ты что же это, а? Теперь за тобой еще народ посылать что ли, мухоморина несчастная?

– А ты постой, погоди, Аленушка, – добродушно скребя в затылке, попытался возразить леший. – Того… как его? Я было по грибы ударился: дай, думаю, – того, как его?… свежих зародушков Аленушке… как его?… на ужин.

– Очень мне нужен твой ужин! – заверещала в ответ яга, нашарив, наконец, ухват и вертя им в воздухе перед самым егоркиным носом. – Ходишь по лесу, космач косоглазый, да летошний снег разыскиваешь! И-ишь, ноздрю-то распялил на всю улицу! Из-за тебя, старого дармоеда, по всей округе ни одной лошади не найдешь, – всех распугал, перебендень голозадый! Даром, что ли, ни свет-ни заря, я – работница несчастная, подымаюсь, да до вечера ступу мочалю? Даром я мои силушки трачу? Что ж – помирать нам, безлошадным, таперь из-за тебя, из-за бесспинного? На чем картошку с заднего огорода будешь возить, а? Говори!

– Придется, ин, Аленушка, умирать и впрямь, – неожиданно спокойно для яги ответил леший. – Камуна, что ль, какая землю русскую рушит: водяной на Бучихе намеднись сказывал… Прет их быдто несметная сила, у хресьян картофель отбирают и такое делают, что смерьте подобно.

– Я те вот покажу камуну, – уже смягчаясь, ворчнула Малявиха. – Велю вот русалкам защекотать тебя до родимчика, и про камуну позабудешь. Иди, что ли, шти разогрей вчерашние, не то попреет тебе от меня ухватом по харкалу… Последней ноздри не досчитаешься.

– Да я что ж, Аленушка, мне что, – смирно сказал леший и боком, мимо яги, просунулся в избу.

В это время из кустов на полянку выпорхнула крохотная малявихина внучка Кикиморочка. Вертясь и гримасничая, она на одной ножке подскакала к яге и уверенным, привычным к ласке движением схватила бабушку за руку.

– Ах ты, умница моя хорошая, – сказала яга, гладя внучку по зеленоватым волосам. – Пришла навестить бабушку.

– А я где была-то, баушка, – ласкаясь, ответила Кикиморочка. На самой чугунке! Народу там, народу! И все за картошками едут. И у кажного мешок за плечами. А Водяной на Бучихе сказывает, будто ето – камуния, баушка.

– Ах он, старый пес, – свирепо взвизгнула яга. – Да можно ль так дитю пужать? Егорко, где ты там, поганкин отец, копаешься? Иди сюда, брось шти, – дело есть! А ты, внучка, – беги, отвори сарай.

Леший, кряхтя, вылез из избы и с виноватым видом уставился на ягу, а Кикиморочка вприскочку бросилась к сараю и отворила его: тотчас из темноты сарая неуклюже повалила на поляну ступа и, поворачиваясь ржавыми, давно нечищенными держалками, стала перед ягой.

– Ну, ты вот что, Егорко, – сказала Яга, подняв подол и залезая в ступу длинной и острой костью ноги. – Ты скорей скорого жарь на Бучиху да скажи там водяному, чтоб к вечеру на чортовом болоте согнал всех русалок, какие не заняты. Да чтоб у меня живо, – одна нога здесь, другая там, без никаких! А ты, внучка, беги к этому народу, что с чугунки слез, да замани их к болоту, дорогу им спутай. Знаешь, как сделать, деточка?

– Знаю, баушка, – весело ответила Кикиморочка и юркнула в чащу кустов.

– Поворачивайся и ты, – крикнула яга лешему и вдруг, взмахнув в воздухе пестом, заревела так, что по лесу заухало и отозвалось со всех концов. – Покажу я нехристям, как матушку Русь крестьянскую забижать.

И, ударив со звоном ступу по боку, размахивая помелом, Малявиха понеслась в чащу.

– Выдумает, – добродушно сказал Егорко и, махнув рукой, поплелся было в избу за шапкой, но в дверях осекся, чуть не в живот упершись мохнатому, волосатому парню в солдатской шинели в накидку.

– Выспался, что ль, Верлиошенько? – ласково спросил леший и корявой ладонью постукал любовно парня по животу.