Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

И увидел взвывший ветер, как трое подростков сгрудились около отсядающего парнишки и столкнули его в реку.

И еще увидел ветер, что откуда-то вылетела легкая, как вихрь, девушка, сорвала с ног самого крупного из подростков, кулаком раздавила нос у другого и тоже кинулась в реку.

Маленькая комната с узенькой белой, как сугроб, кроватью, была иссиня-яркая от пятидесятисвечовой лампы. Около печки прижимался к стене маленький столик. Он храбро выносил тяжесть целого вороха чайной и разной посуды. За окном, блестевшим полированной мглой, слышалось чавканье и плеск дождевых струй. И от этого беспрерывного чавканья особенно приятен был треск огня в печке.

В комнате две босые девушки.

Одна – коротко остриженная, худощавая, с усиками, греясь у печки, азартно тянула «Смычку». Другая – с распущенными мокрыми волосами – полоскала и развешивала у печки мужское и женское платье. Работая, она иногда искоса взглядывала на коротковолосую, точно проверяла на ней свои мысли. С такими же, только чуть смеющимися взглядами обращалась она и к зеркалу, которое висело как раз против нее. Видно было, что ее занимал сейчас немножко трудноватый, но интересный вопрос.

Коротковолосая же, ловко счиркнув в огонь стрелку слюны сквозь зубы и послав туда же окурок, заговорила басом:

– Он знал, что здешние не пошли бы, и позвал «сименцев», трех парнишек. Они и в клубе свистели. А Фильке сказал другое: «Я, грит, этово барахло из клеша евоного вытряхну, а клеш, грит, Васке на щи, грит, на ероплане пошлю. Так, грит, и передай ему, что пусть лучше один не идет, а комса со всего района соберет за собой».

– Ну, а ты, конечно, съежился, точно с тебя шкуру сдирали, – оторвалась от своего вопроса девушка, – оплевал все стенки, «даешь» сказал, и «похрял» один. А если бы Волгарь сказал, что пусть лучше не идет кверх-ногами, ты бы кверх-ногами пошел.

– А что же, по-твоему и верно с районом итти? Чтобы потом… чтобы потом… сама бы смеялась…

Васка, чуть прищурившись, взглянула на Кляву. И живо отвернув прожженное вдруг румянцем лицо, изо всей силы (что было вовсе не нужно) начала отжимать мокрую рубашку. Так что румянец мог сойти за счет ее усилий.

– Ты, Савка, ба-лда! Я тебе говорила, что другой раз, чтобы не подраться, надо больше иметь силы, чем подраться.

– А я забыл это. Ну, иду, значит, и все по дороге. Они, вишь ли, в «рядах» затырились и, кабы я по панели шел, ясно, булыжником бы достали. А тут пока хряют до меня, я бы уже смерил, что делать.

– А что бы ты сделал, если бы их сотня была? – упрямо нахмурилась Васка. – Все равно удирать бы пришлось.

– Ну и что ж? А я-то что сделал? Я так и сделал. Только куда я побежал? На набережную побежал, как раз туда, где перила обломаны.

– Так что ж из этого? – окончательно раскипятилась Васка.

– А то, что тронь меня там пальцем – и полетишь в воду. Хоть всю бы шпану перешвырял. А если бы и гамазом насели, все равно с собой бы пяток захватил. А в воде ты не знаешь меня…

Клява зябко запустил руки в рукава напяленной на него Васкиной кофточки и, облокотившись на колени, уставился в печь.

– А потом что было – прямо холодно, как вспомнишь, делается. Когда меня, значит, сковырнули в реку, я сразу и очухался. Фуражка спасла. И, значит, хотел наверх всплыть. Вот взмахнул руками… и ни с места. Ухватил меня кто-то за ногу и не пускает. Я рваться, биться, – еще крепче держит. И будто и когти выпустил мне в ногу. Завыл я тут, Васка. Крышка, думаю, задыхаюсь… Тут нога моя и вырвалась. А там ведь топляки кругом.

Выскочил я наверх, набрал духу и к берегу. А темно. И вместо берега-то, к барке. Я от нее, а барка под себя будто тянет. Зашумело в голове, вот усну, кажется. Уж и руками двигать не охота. «Тону» – подумалось совсем даже без горя… Тут ты меня как раз и достала.

Клява рассказал это тихо и как будто бы с трудом. И замолчал.

На дворе еще чавкает вода, а от печки тепло. И показалось Кляве, что он устал или хочет спать. Но нет, ему не охота спать, и не устал он ни капельки. Просто ему не хочется говорить. И шевелиться не хочется и думать. Хорошо вот так сидеть и чувствовать. Чувствовать свое тело теплым на все, на все легким и готовым, только захотеть. И потом чувствовать во всем своем смелом теле «ее». Ее, Васку… Одну Васку.

И в этой чуткой дремоте он ощутил на своей левой щеке словно теплую тень. И с той же стороны к нему тянуло запахом теплой земляники. Обернулся в предчувствии чего-то хорошего и встретил розовое лицо Васки.