Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Как-то вышло по ошибке непонятной, что один, вот, человек, до зрелых доживи лет, обделен в силе тела и ума, а другой – юноша еще – ростом вытянулся, и еще расти будет, костью широко раздался, и силы нагулял, и еще нагуляет.

И было тяжело почему-то Николаю Акимовичу, и казалось, что его участь чем-то походила на участь слабосильного, слабоумного Шохирева.

С каждым днем издевательства Битюга над Сепаратором становились возмутительнее.

Дошло до того, что Сепаратор при одном приближении мучителя забивался в угол, а Евдошка останавливался против него и протягивал руку, шевеля пальцами.

Сепаратор испуганно вскрикивал:

– Битюг, не тронь! Оставь!

Кругом хохотали. Микизель радостно удивлялся:

– Черт Битюг, вот страху нагнал! Совсем дураком сделал!

Иногда Битюг забирался на нары и ложился рядом с Сепаратором. Приказывал:

– Рассказывай сказки.

– Я не знаю, – лепетал Сепаратор.

– Как не знаешь? – деланно сердился Битюг. – Чего ж ты зря на свете живешь? Рассказывай, а то…

Он приподнимался на локте, глядел в упор на Сепаратора.

– Ну? Слышишь?

Отовсюду кричали:

– Вали, Битюг, пускай рассказывает!

– Правильно! Чего он вала вертит?

– Товарищи! Я не умею! – жалобно молил Сепаратор. – Ей-ей, ни одной не знаю!

Битюг подвигался к нему.

– Ну, не надо, не бей, я… сейчас!.. – пугался Шохирев.

Начинал. Несвязное, дикое, созданное идиотской фантазией, не сказка, не быль, – бред затравленного, от которого требуют невозможного.

Все хохочут. Евдошка говорит сердито:

– Ты чего лепишь? Разве это сказка? Смотри, худо будет.

– Братцы! – кричит Сепаратор. – Я же не умею!

– А вот сейчас заумеешь!

Битюг хватал его за грудь, встряхивал.

– Стой! Да! В некотором царстве, государстве!.. – поспешно выкрикивает Сепаратор.

И опять – нелепый бред.

– Записки сумасшедшего! – называет так Сепараторовы сказки налетчик Рулевой, самый образованный в камере.

В конце концов Евдошка мнет или ломает Сепаратора – травит до синяков, до потери сил.

Мокрый, как из бани, порывисто дыша, сидит измученный идиот в уголку.

На время забыт. Отдыхает.

Только Николай Акимович не может забыть Сепаратора. Все время тот ему попадается на глаза.

И еще – Битюг.

Эти две фигуры заполонили все мысли его. Странно, дело свое даже отошло на задний план.

Непреодолимое желание не дает покоя. Желание это – заступиться за Сепаратора, даже больше – самого Евдошку избить, подвергнуть таким же мучениям: банки поставить, «Яблочко» заставить петь.

Даже сердце начинает усиленно биться.

Лежит, закинув руки за голову, и смотрит на Битюга, развалисто бродящего взад и вперед по камере.

Вот садится Битюг к Микизелю и о чем-то говорит.

Николаю Акимовичу кажется, что он говорит о нем. «А вдруг он со мной начнет играть от «делать нечего» – как говорит Микизель?» – приходит в голову Николаю Акимовичу.

Пугается этой мысли.

И тотчас же со злобою думает: «Тогда я его убью».

Эти мысли окончательно захватывают Николая Акимовича.

«Убить придется, так не справиться».

Через минуту мысленно смеется над собою: «Чего я в самом деле? Мне какое дело и до него и до того идиота?»

Но опять лезут непрошенные мысли.

«Боишься этого Битюга».

Битюг начинает насвистывать что-то.

Свист беспокоит Николая Акимовича. Кажется отчего-то, что Битюг что-то задумал против него.

Ночь Николай Акимович плохо спал.

На утро Микизеля вызвали в суд.

Не вернулся. Рядом с Николаем Акимовичем, на опустевшем месте Микизеля, поместился Битюг.

Теперь целыми днями Битюг на глазах Николая Акимовича.

По ночам чувствует его горячее сильное дыхание. Спит Евдошка беспокойно, то руку, то ногу забрасывает на Николая Акимовича.

Николай Акимович плохо спит ночи.

Однажды Битюг, гоняясь за Сепаратором, поймал и приволок того на свое место.

Сепаратор закричал Николаю Акимовичу:

– Чего он лезет? Товарищ! Заступись!

Николай Акимович сказал Евдошке:

– Перестаньте его мучить. Как вам не стыдно?

Евдошка отпустил Сепаратора, повернулся:

– А тебе чего надо?

Николай Акимович смотрел на него молча.

– Тебе чего?

Большое темное лицо, приплюснутый нос, животно-коричневые глаза.

Николай Акимович чувствовал – ни слова не в силах сказать.

И руки дрожали. И билось сердце.

– Брось, Битюг! – крикнул кто-то. – Он тебя пришьет, как бабу свою.