Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Выйдя из избы, секретарь аккуратно запер ржавый замок, и, будто не замечая, что Дарья все еще стоит рядом и что-то просит, пошел от нее по улице, не говоря ей ни слова.

А у колодца, вдруг опомнившись и хлопнув себя по штанам, опять обернулся.

– Приходи-ка лучше через… часа через четыре, может, Зубкина в Шалове задержат, слышишь?..

Дарья слышала.

Слышала и то, как мужик вздохнул: – Канитель…

Дарья вспомнила про гробик и, пожалев мужика, пошла в Турово, и оттуда – к себе, в белый лес.

Утро было крепкое, солнечное, вкусное, как осенняя репа.

Иван Щукачев выхлопотал на разработках лошадь, и сегодня сам старик вызвался съездить в волость за бумагой и за всем, что там нужно купить.

У сторожки, нюхая ломкий осенний ветер, храпела лошадь и весело вздрагивала, играя, когда старик хотел поправить на ней шлею.

Старик страшно суетился. Все вышли его провожать, и он, чтобы показать, что у него есть еще силы, что он еще не так стар, в правую руку крепко закрутив возжи, лихо подскочил на кончик телеги.

– Ничего, бабочки… Я тебе, Дарьюшка, и горельного спирту достану, и соску достану, пущай Ванька сосет… Ничего! Щукачев Иван будет. Щукачевы – народ костяной, корни…

И присвиснув, погнал лошадь, по мягкой лесной земле.

И даже Иван усмехнулся, глядя, как весело трясется на телеге старик.

– Ухарь! Старая косточка.

Днем Ванюшка спокойно лежал, качаясь в зыбке. С обеда погода переменилась. Белый и голый лес держал сумерки, зябли по земле сухие листья, и даже дятлы не ковыряли кору. В солнечные дни шел от них по лесу стук, что в мастерской.

Небо пошло заплатами и спустилось так низко, что острые сучья берез рвали и эти заплаты. А ветер кусками порол небо, нагоняя дождь.

Щукачев, приехав с объезда, спросил мать:

– Разве не вернулся батька? Ну, намочит его. Такая будет погода.

Мать ответила.

– Не маленький.

И сказала ему шопотом.

– Ты лучше на Дарью погляди, с ума сходит.

Щукачев посмотрел в черные Дарьины глаза.

– Ты что такая?

– Рада я, Ваня, у-ух… у-ух.

Она играла с маленьким.

– Дедушка нам соску привезет, молочко пить будем. – Баюкала.

Вместе с Дарьей и старухой вытащил Щукачев спиртовку.

Ванюшка тянул губки, и мать думала, что Ванюшка смеется, и от этого становилось легче и радостнее.

Поили Ванюшку с ложечки теплым чаем. Ванюшка захлебывался и икал.

Мутной ночью в лесу с шумом шел дождь.

И ночью же, с дождем и шумом, вернулся старик. Мокрый, зашлепанный грязью, он ввалился в сторожку с кнутом и хлестнул по полу.

– Здрасте, товарищи-оптики!

И, не удержавшись, упал к плитке, разбив горшок. И засмеялся весело:

– Ничего!.. Вот она – ваша власть! Что с народом-то делают… Ветер кружит, крепкой… Фуу!

В сторожке притихли.

А старик, чтобы сохранить бодрость и кураж, крикнул еще громче.

– Ну!

– Что же это ты пил? – тихо спросил Иван.

– Ну, пил. Выпил я, выпил, попробовал. Попробовал…

– Ну… – еще тише спросил сын.

– Ну, не с фалыиой… Градуса большие, твердый. Не доглядел, бутылка-то и кончилась, вот оптики! Ка-а-кое варют, ф-уу! Вот она, Советская власть!

И, когда старик, смеясь, вздумал приподняться с полу, Иван, осторожно хрустнув пальцами, как яблоком, сжал кулаки. И, когда старик поднялся, он хлопнул его по лицу. Старик упал. Тогда, помолчавши и так же медленно, он нагнулся к нему и хлопнул его с другой щеки.

Старик покраснел и забился у плитки, как рыба.

– Бьешь? Бей в мою душу, бей, сука, бей, чтобы я тебе бумажки хлопотал, на, бей…

Старик выкинул платок из-за пазухи.

Иван поднял платок, и вынул оттуда бумажку.

На оборотной стороне бумажки стояли бледно-лиловый штамп и около – пауками расползшиеся буквы: «Получил одну. Щукачев».

– Спрячь. Что уж мне делать, не знаю. Разве казенный лес пойти рубить, да я свой. Нынче чужие объездчики, меня обязательно словят.

Присев на лавку, он спрятал голову в кулаки. Хотелось ему оторвать ее и забросить чорт знает куда.

А потом, никому не сказав ничего, взял с угла топор и ушел в лес, к березам, к дождю, дробившему землю в студень.

Всю ночь Дарья сидела у окна. И, притиснув лицо к окну, слушала ночь. Шум и свист дождя наполнял ее страхом. Под утро побелело небо, и на мокрой, злой земле стал вырастать из тьмы белый лес, и вместе с этим белели Дарьины глаза.

Первым проснулся свекор. И сквозь сонное тепло, сквозь ночной и еще уютный бред, спросил.