Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Долго после этого, натирая песком медный живот спиртовки, толковал он с Дарьей, как лучше и выгодней жить. И Ванюшка, будто слушал их, не плакал. И под конец, когда спиртовка блеснула медным огнем, Ванюшка вдруг потянулся к нему, и от носа к губенкам выросли у него две морщины.

– Смеется… – сказал Иван. – …Все понимает. Какие нонешние дети, – механики-оптики…

Тут заметила Дарья, что Иван сидит без сапог, и что портянки подвернуты у него прямо в опорки.

Дарья испугалась.

– Иван, а Иван!.. А где же сапоги?

– Сапоги мои Абдулка носит.

– Ваня, за что же это Абдулка…

– Хватилась. Я на машинку променял.

И когда Дарья, вдруг подобрав губы, кинула Ванюшку в зыбку, увидел Иван, что лицо у нее спеклось, как картошка, и из-под век кинутся сейчас слезы.

От слез сделалось ему нудно.

– Не реви, дура. С деньгами и гвардейские пошьем.

– Очень мне жалко сапоги…

Иван кулаком стукнул по столу, как камнем.

– Дура ты… Да я в баретках, экономия.

Тут отец, свесив с печки голову комом, так надсмеялся над сыном:

– В баретках… Ты бы булыжник-то на полу колол, ведь стола мне не купишь. Оно и видно, что твоя власть в баретках тебя пустит на зиму, эконом!

И когда сын перебил его:

– Молчи, шкура!

Отец не обиделся, а, будто захлебнувшись своими мыслями, захохотал.

– Ладно. Пущай вы будете оптики.

На дверях исполкома висел ржавый замок.

Дарья, присев на приступок, перебрала в памяти то, что велел муж сказать председателю. И когда вспоминать стало больше нечего, подумала про дом.

Бабьи мысли катятся колобком: наверное, Ванька ревет без нее, и свекровь старается заткнуть ему рот хлебным мякишем. Подумала и про рябину у исполкома. Совсем дозрела, пора обирать, а никто не рвет. Вот в Турове нельзя дерева посадить, сейчас ребята обломают.

Дарье надоело ждать, она постучалась в окошко, потыркала замок, но никто не отозвался.

С угла вышел мужик, шел он кадыком вперед, точно расчищая перед собой путь мутной, крепкой бородой. Дарья поклонилась ему, но он прошел мимо, не заметив. Странно было видеть, что этот здоровый мужик шел тихо и растерянно, точно маленький. Под мышкой, как рыжую хлебную ковригу нес он детский гробик.

У Дарьи болью схватило сердце, будто она защемила его в дверях.

«Вот и моего скоро понесут». – И думалось об этом просто, как о камне, без слез.

Осеннее село просыпалось лениво. Первыми залаяли псы, перекликаясь с одного двора на другой. В то время, как Дарья встала, чтобы пройти в село и расспросить, вернулся мужик; он шел той же тихой походкой, только без гробика.

Увидев Дарью, он остановился и невнимательно спросил:

– Вы чего дожидаете, женщина?

И когда Дарья начала что-то путать, он подошел к крыльцу и, вынув из штанов ключ на веревочке, отпер ржавый замок.

– Ступай, – сказал он, – я здесь секретарь. Погоди рассказывать.

Войдя в комнату, он скинул гнедой выгоревший картуз и не спеша сел за стол, под портрет Ленина.

– Ну, говори теперь, в чем твое прошение?

– Нету у меня молока, спирту мне надобно на машинку, ребенку греть, разрешение надобно…

И, выслушав рассказ Дарьи, ответил ей задумчиво.

– Бывает. У нас дети мрут. Мой вот поносом помер. Как фамилия?

Дарья сказала.

– Ты что – цыганка?

– Какая я цыганка, дорогой товарищ. Щукачевы – мы, муж мой в казенном лесу объездчик.

Мужик рассердился.

– Тебя, гражданка, спрашивают для статистики, так ты не торопись. Поняла?.. Партейная?

Секретарь писал, поминутно осекая перо о чернильную баночку.

– Вот подпиши… Это будет твое заявление. А тебе другую бумажку на руки…

– Вот спасибо, товарищ дорогой… Тут яички у меня в косынке, ты мне косынку-то ужо отдашь. Курочка у меня очень дивная, такая ноская.

– Погоди… – спокойно перебил ее секретарь. – …Председателю печать надо поставить. Я к товарищу Зубкину схожу, печать у него в кармане.

Возвратившись через полчаса, щепкой счистил он глину с сапог, облепившую сапоги, – будто ходил он по тесту. И снова сел за стол, под портрет.

– Неудобное дело складывается. Зубкин в Зеленом рыбу удит, ты подожди…

– Да как же ждать, товарищ дорогой… Я грудного ведь боюсь оставить, Ванюшку-то…

– Тут закон, и спорить нечего. Пришли кого часа через два, бумагу выдам.

Дарья помялась, оглядела в избе плакаты, и, посучив в руке узелок, не поверила.

– Нет… Уж ты дай-кось мне сейчас, как есть.

– Что ты тут цыганишь… Сказано, приходи через три часа! Обязательно! Вот еще!