Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

– Как они любили? – тревожно, завистливо спросила Луция.

– До конца. Все – любимому: все сердце, все тело, всю жизнь! Здорово?

– Некого у нас любить! – сказала, словно вслух подумала, Эльза. – Вы забыли своего коня. Вы не слышите? Он ржет.

Эльза прикрыла голову и плечи шерстяным платком, взяла светильник, и мы пошли в конюшню.

Огромный Вор повернул ко мне голову и чуть заржал, шепотом, – просил воды; в сумраке конюшни он казался седым, конский глаз блестел. В конюшне было домовито, много соломенной подстилки и доброго сена у стены. Шерсть на жеребце высохла, но поить его было рано.

– Пусть выстоится! – сказал я.

Эльза положила сено в кормушку и огладила жеребца.

– Люблю лошадей больших и сильных. Вы больше не приедете?

– Нет. Не скоро.

– Бураны. Волчий вой. Вас и лошадь могли бы съесть волки, и книги лежали бы под сугробами до весны.

– Я не верю в свою смерть!

– Вы – ангел?

– Для племенных лошадей.

Жеребец фыркнул, и светильник погас. Я прикоснулся к Эльзе. Одной рукой она обняла мою шею. Я целовал девушку долго, проникновенно. В темноте мы натолкнулись на круп Вора; он не лягнул нас. Эльза оторвалась от меня и спросила, задохнувшись:

– Приедешь?

– Наездник не пустит.

Эльза потянула меня к себе; я упал на сено, вскрикнув: «Ой, чертова сила!» Эльза засмеялась, довольная, как девчонка: «Здесь мягко, не бойся!» И позволила целовать ее лежа. Я несмело коснулся ее груди; я не знал, как ласкают девичью грудь: эта была первая в жизни моей – открытая, живая, полная крепкой нежности.

– Наездник пустит тебя?

– Пустит!

Дверь конюшни приоткрылась. Эльза сказала в дверях: «Я вернусь!» – и скрылась в лунной тишине. Буран незаметно кончился, острый воздух проникал в конюшню; пахло сеном и морозом. Я сидел на сене, встревоженный внезапным счастьем. Подарок ночи.

Эльза вернулась с зажженным светильником.

– Отец спит. Луция заснула. Покури, вкусный табак, папин!

– В конюшне курить не полагается.

– Кури, я позволяю.

Табак был листовой, отрадный. Эльза расстелила на сене войлок, положила подушку и стеганое одеяло. Я провел ладонью под гривой Вора: можно поить, не горяч. Мы с Эльзой напоили жеребца, я задал ему овес. Вор зашелестел зерном деловито, сладко.

Я целовал Эльзу: гладкие податливые плечи, сочную грудь, руки. Она сказала:

– Оставь нам Вильяма Шекспира!

– Не могу!

Я почувствовал полноту прикосновения Эльзы: она разделась.

– Ты оставишь Вильяма Шекспира?

– Не мой он! Нельзя!

– Через неделю приедешь!

Я поднялся и пошел к двери. Приоткрыл. Луна. Бело. Бесконечно. За моей спиной Вор шелестел овсом; шелест и тишина. Эльзы не слышно. Я закурил; пахучий табачок после метельной ночи.

– Иди ко мне! – властно, желанно произнесла Эльза.

Я закрыл дверь и вернулся к ней – и не слышал более ни конского шелеста, ни шепота сена под нами.

Я закуривал много раз.

Эльза сказала:

– Мой Шекспир!

Засмеялась и притихла.

Я проснулся от холода. Дверь конюшни была широко открыта. В просвете дверей стоял Янис-отец.

Он вошел, заглянул в кормушку, пальцами расчесал гриву Вора, дал ему сено и произнес жестким голосом:

– Луция сварила кофе. Идите пить!

И ушел.

Эльза проворно поцеловала меня и убежала. Я был в смятении; легкие валенки-чесанки не надевались, я путал левый и правый. В дверях вновь показался Янис-отец. Я вскочил. Мы облокотились – с разных сторон – о сытую, раздвоенную от сытости спину Вора. Янис сказал жестко, смотря мне прямо в лицо:

– Эльзе нужен молодой мужчина. Мне нужен внук. В революцию о свадьбах не думают. Революция права. Идемте к столу!

Папа Янис пил утренний кофе молча.

Эльза пила утренний свежий, сытный кофе молча, с достоинством.

Луция смотрела на меня тревожно, жадно, пытливо, вся сияя откровенностью восторга, словно в небрежной обыденности снежной степи я открыл всем ослепительно стройный мир.

Днем принимали овец.

Перед Тахта-Базаром, со стороны Афганистана, стояла глиняная гора, под горой извивался полноводный Муграб, чистый и синий в осеннюю пору. Было утро и легкое солнце. За городом, у развалин глинобитных зданий, толпилось стадо: это был сброд, отбитый у неудачливого бандита, – каракульские, туркменские, белуджские и высоконогие овцы афганской породы «аймак». Они были тощие, с пустыми хвостами.

– Я виноват, что под Тахта-Базаром трава не растет? – говорил уполномоченный заготовительного пункта – толстый беспокойный армянин с могучими бровями.