Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

— Господи! взывала тётушка съ Евангеліемъ въ рукахъ. — Сегодня я ударила горничную Варьку за то, что, расчесывая голову, она уколола меня гребнемъ. Ей-же, ей, я не совсѣмъ виновна. Боль она мнѣ причинила, боль и я ей причинила. Прости меня, что я велѣла дать пять розогъ старику Филькѣ. Немощенъ онъ, но вывелъ изъ терпѣнія, чуть не уронивъ меня при выходѣ изъ саней. Грѣшна я предъ Тобою, что отдала въ рекруты Ѳомку, оторвавъ его отъ большой семьи. Но что̀ творить мнѣ, Господи, когда приходится сына отправлять на царскую службу, а денегъ нѣтъ?…

Такъ чистосердечно каялась Прасковья Егоровна. Десятки серебряныхъ лампадокъ освѣщали комнату, а старушка все стояла на колѣняхъ предъ образами, и далеко за полночь слышался шепотъ ея грѣшной молитвы. Но, вотъ, она погрузилась въ пухлыя перины, искусно взбитыя горничными. Точно изъ преисподней явились двѣ красивыхъ дѣвушки съ засученными рукавами и стали осторожно тереть пятки своей госпожи. Пожилая экономка Василиса присусѣдивалась у барскаго изголовья и разсказывала тихо городскія или деревенскія сплетни. Слышался сонный голосъ тётушки.

— Ахъ, она мерзкая! Или: Что-жъ ты мнѣ раньше не говорила! Напомни написать мнѣ объ этомъ въ земскій нижній судъ. Или: А ужъ Ѳенька добѣгается, что я прикажу обрѣзать ей косу и сослать на птичій дворъ! Охъ, Господи, прости меня грѣшную!

Въ молодости тётушка была, говорятъ, рѣзвая барышня. Воспитывалась она въ одномъ изъ провинціальныхъ институтовъ и влюбилась въ преподавателя французскаго языка. Она написала ему признаніе и вложила надушенную записочку въ книжку, которую и подала въ классѣ учителю. Французъ прочелъ не заказанное институткамъ сочиненіе и представилъ его начальницѣ. Съ тѣхъ поръ Прасковья Егоровна рѣшила, что всѣ мужчины — подлецы, и больше въ нихъ не влюблялась. Замужъ она вышла совершенно равнодушною за совѣтника уголовной палаты, Акима Степановича Ратищева, человѣка пожилого и грубаго, происходившаго изъ духовнаго званія. Ратищевъ былъ не взяточникъ, но любилъ судебные процессы, какъ мастеръ; наслаждался разслѣдованіемъ преступленій, старался сбить показанія виновнаго, влѣзть въ его душу. Дома онъ только и велъ разговоры съ женою о томъ, что читалъ въ палатѣ, чѣмъ рѣшено такое-то дѣло. Молодая женщина слушала мужа, и такъ втянулась въ судейскія козни, что, когда Акима Степановича постигъ ударъ, то она настояла, чтобы было произведено строжайшее слѣдствіе о причинѣ его смерти. Несмотря на то, что губернаторъ и прокуроръ старались ее увѣрить, что слѣдствіе излишне, что всѣ знаютъ, что покойный былъ счастливъ въ семейной жизни, Прасковья Егоровна сердилась и кричала:

— Правду, мнѣ нужно правду! А ее только чрезъ судъ добудешь. Допрашивайте меня, всю дворню садите въ тюрьму, а правду подавайте.

Началось дѣло и продолжалось долго. Ратищева ѣздила въ палату, подавала многочисленныя бумаги, и такъ запутала простой фактъ о кончинѣ бѣднаго Акима Степановича, что предсѣдатель палаты разъ ей сказалъ:

— А, вѣдь, васъ придется арестовать.

— Сдѣлай, батюшка, милость! Когда прикажешь садиться?

Палата, уставъ читать писанія неугомонной слѣдовательницы, порѣшила предоставить дѣло волѣ Божіей; сенатъ утвердилъ такое рѣшеніе. Прасковья Егоровна не удовольствовалась исходомъ процесса. Она подала прошеніе на Высочайшее имя и высказала, что ея Акимъ Степановичъ всю жизнь искалъ правды, и умеръ, по всей вѣроятности, отъ рукъ тѣхъ, которые не хотѣли выпустить правду на свѣтъ; что губернаторъ, прокуроръ и предсѣдатель палаты состояли скрытыми врагами ея мужа, и что она проситъ вновь пересмотрѣть дѣла. Ратищева получила отказъ на прошеніе, и такъ разсердилась на уголовную палату, что перенесла боевыя дѣйствія въ палату гражданскую.

Мы знаемъ изъ начала разсказа, какого страху задавала тетушка казанскому чиновничеству. Въ это время ея единственная дочь Олимпіада, съ золотушными пятнами на лицѣ, была уже на возрастѣ, а сынъ Василій, малоспособный и лѣнивый, находился въ седьмомъ классѣ гимназіи. Разгоралась Венгерская кампанія. Извѣстія изъ Австріи читались жадно всею Россіей. Молодые дворяне, достигшіе 18-тилѣтняго возраста и находившіеся въ разныхъ учебныхъ заведеніяхъ, просились у родителей отпустить ихъ сражаться за отечество. Отцы и матери, наэлектризованные геройскими подвигами нашихъ солдатъ за границею, съ радостью отпускали своихъ дѣтей воевать съ мятежными мадьярами. Заразилась общимъ чувствомъ и тетушка. Она призвала неуклюжаго Васю и начала такъ: