В результате переработка «Двойника» была снова отложена, и он не вошел в первое двухтомное собрание сочинений Достоевского, вышедшее в 1860 г. в Москве в издании Н. А. Основского.
Лишь после выхода в свет издания Основского Достоевский вернулся к мысли о переработке «Двойника». О том, что мысль эта не была им оставлена, свидетельствуют черновые записи в двух его записных книжках (№№ 1 и 2; ГБЛ, ф. 93, 1.2. 6 и 7), первая из которых относится, по-видимому, к 1861–1862, а вторая — к 1862–1864 гг. Записи эти, впервые изученные, частично опубликованные и прокомментированные P. И. Аванесовым в статье «Достоевский в работе над „Двойником“» (см.: Творческая история, стр. 161–169), воспроизводятся в наст. томе в разделе «Другие редакции» на стр. 432–436. В них отражены новые идеи, дополнительные сцены и эпизоды, которые рождались в сознании писателя в 1861–1864 гг.: в процессе обдумывания переработки «Двойника» он многократно мысленно возвращался в ходе работы к одним и тем же ситуациям, фиксируя их в своих записях для памяти каждый раз с новыми подробностями и уточнениями. Поэтому мы встречаемся в записях Достоевского с несколькими последовательными этапами разработки одних и тех же основных сцен и сюжетных положений, каждый раз обраставших при повторном обращении к ним новыми смысловыми оттенками и впечатляющими деталями.
Главная особенность задуманной в это время редакции «Двойника» (коренным образом отличающая ее от редакции ОЗ ) состояла в намерении ввести в текст повести многочисленные остро злободневные публицистические мотивы. Следует напомнить, что новая редакция «Двойника» обдумывалась и планы ее отдельных эпизодов набрасывались Достоевским вскоре после того, как он стал журналистом, в период интенсивной работы над статьями для «Времени» и «Эпохи». В самом тексте записных книжек памятные заметки для новой редакции «Двойника» набросаны среди записей к публицистике Достоевского, а также к «Скверному анекдоту» и другим произведениям начала 1860-х годов (характерными чертами последних являются та же острая публицистичность и широта идеологической проблематики, что и в записях для будущего «Двойника»).
Заметки Достоевского к «Двойнику» в его записных книжках можно разбить на две группы. Одна из них — это планы новых ситуаций и эпизодов, связанных с основной сюжетной линией повести — неудачным сватовством героя к Кларе Олсуфьевне и превращением Голядкина-младшего из его мнимого друга в предателя и врага, издевающегося над ним и выбалтывающего те робкие, затаенные признания и мечты, которые герой доверил ему при первом посещении гостем его дома (сюда относятся обещание младшего Голядкина помогать старшему в борьбе за руку Клары Олсуфьевны, их «пети жё», «мечты» и сентиментальные признания, разговоры героя с Петрушкой, дуэль с генералом и поручиком, на которой Голядкин-младший выступает в роли секунданта и замещает старшего, и т. д.). Другая группа эпизодов переносит действие на общественную арену и насыщает его злободневными мотивами. Вложенные в первой редакции повести в уста старшего Голядкина мысли об отношении к начальникам как к «отцам» и «благодетелям» Достоевский теперь хочет передать младшему Голядкину, превращая их в одно из орудий психологического «соблазна» в его устах. В то же время, характеризуя эти мысли иронически как «анатомию всех русских отношений к начальству», Достоевский собирается, по-видимому, значительно шире развернуть анализ этих отношений. В числе сцен, намеченных для новой редакции, имеются сцены вступления героя в «прогрессисты», его появления «в высшем обществе» и на собрании у Петрашевского, где младший Голядкин выступает с речью о «системе Фурье», а затем играет роль доносчика. В соответствии с этим для сцены признаний старшего Голядкина младшему намечается новый поворот: «Мечты сделаться Наполеоном, Периклом, предводителем русского восстания». В числе других психологических «соблазнов», которые смущают Голядкина, упоминаются естественные науки и связанный с ними атеизм («кислород и водород»). Наконец, Голядкина в результате наветов его вероломного друга обвиняют в том, что он «Гарибальди», и это побуждает его «справляться о Гарибальди в разных министерствах». В последних из приведенных записей отчетливо отражены характерные черты мировоззрения и творческой манеры Достоевского уже не 1840-х, а 1860-х годов — замысел его обрастает полемическими аллюзиями, насыщаясь мотивами полемики с «нигилизмом» и атеизмом.
Читать дальше