Владимир Богораз - На каникулах

-- Неправда! -- возразила девушка почти резко. -- Это теперь так. Потом ты измучил бы меня... Каждый час нашей жизни был бы отравой...

В пылу увлечения она вдруг тоже перешла на "ты".

Рыбковский хотел возразить, но она опять остановила его.

-- Полно, Семён Петрович! Будем благоразумны. Посмотрите на Шиховых, -- худая это дорога. Целая стая птенцов, маленьких, голодных... Чем их кормить? Чему их учить?.. Лучше убить себя, чем наделать столько греха.

-- С ума сойду, -- сказал Рыбковский глухо. -- Жестокие ваши речи, Марья Николаевна.

Марья Николаевна не отвечала, но лицо её вдруг искривилось детской гримасой, и губы беспомощно затряслись.

-- Что я наделал? -- с ужасом сказал Рыбковский.

И соскользнув со скамьи, он упал к её ногам и скрыл своё лицо в складках её платья.

-- Марья Николаевна! Не плачьте, -- сказал он умоляющим тоном, -- я не стою этих слёз.

Девушка сделала над собою усилие, и подбородок её перестал трястись.

-- Мне тяжелее вашего, Семён Петрович! -- прошептала она. -- Милый мой, -- продолжала она, кладя обе руки ему на голову, -- подумай только, мне ещё здесь годы коротать. А тебе что? Уедешь и забудешь всё, как будто век не было...

-- Никогда, -- пылко возразил Рыбковский. -- Пусть меня забудет последний взгляд счастья, если я когда-нибудь забуду эту минуту...

-- Забудешь, -- уверенно повторила девушка. -- Жизнь подхватит тебя и понесёт как на крыльях. Волна новых впечатлений хлынет тебе в душу и затопит всё прежнее...

Рыбковский не отнимал лица от её платья.

-- И лучше забыть! -- она провела рукой по его голове. -- Подумай только! Тебе предстоит всю свою жизнь построить сначала, как будто ты снова родился на свет, воскрес из мёртвых... Целый мир перед тобою. Ты ещё можешь быть счастливым... Таммного людей... Есть чуткие сердца... Тебе не придётся оставаться одиноким...

В голосе её слышались материнские звуки. Она утешала его, как утешают ребёнка.

Рыбковский поднялся с земли и стоял перед нею, упорно избегая глядеть ей в лицо. Помимо разочарования неудовлетворённой страсти, он чувствовал себя виновным и пристыженным как провинившийся школьник.

-- Что же мне делать? -- спросил он, наконец, как бы призывая Марью Николаевну распорядиться его судьбой.

-- Уезжайте в Среднерецк, -- сказала девушка, -- что вам тут с нами? Всё-таки там иная обстановка. Хоть лица у людей иные. Может быть, по дороге где-нибудь поживёте... А там и время подойдёт...

Среднерецк, или Большой Пропадинск, был другой пункт средоточия пропадинской жизни, расположенный в пятистах верстах вверх по течению реки Пропады. Для пришельцев оба эти города по отношению друг к другу играли роль предохранительных клапанов. Тот, кому слишком надоедало жить в одном из них, перебирался в другой, рассчитывая покинуть часть одолевшей его скуки. Впрочем, они были так схожи между собой, что после двух-трёх переездов ощущение их индивидуальности исчезало, и перемена местожительства переставала приносить облегчение.

-- Я уеду, -- покорно сказал Рыбковский и остановился.

По лицу его было видно, что он хочет сказать ещё что-то.

-- Марья Николаевна, -- выговорил он, наконец, -- хотели наши дороги сойтись да не сумели. В этом лесу разошлись в разные стороны... Попрощайся же со мной теперь, пока люди не видят!.. Всё равно, разъедемся, не увидимся больше! -- голос его дрогнул.

Девушка подошла и положила ему руки на плечи.

-- Прощай, -- сказала она, -- будь мне как брат, а я тебе -- как сестра... Не поминай лихом!

Она обняла его за шею и, пригнув к себе, поцеловала его в губы. Потом оттолкнула его руку и пошла назад по дороге, направляясь к городу.

Рыбковский смотрел ей вслед, пока она не скрылась между кустами, потом подошёл к скамье, упал на колени и приник головою к твёрдому дереву. После того, поднявшись на ноги, он повернулся и направился по тропинке, огибавшей озеро и уходившей в корявый лес, заполнявший всё пространство между озером и рекой.

Рыбковский вернулся домой перед рассветом. Прошатавшись в лесу несколько часов, он решился предпринять поездку в челноке на ближайшую рыбачью заимку, но для этого ему нужно было сделать несколько приготовлений. Он рассчитывал застать Беккера в постели и избавиться от его расспросов, но, к его разочарованию, Беккер ещё не спал. Он сидел у единственного стола избы и чинил штаны.

-- Что с тобой? -- невольно спросил он, увидев осунувшееся и как будто постаревшее лицо Рыбковского.

Рыбковский прошёл вперёд и уселся на кровати.