Михаил Кузмин - Антракт в овраге. Девственный Виктор

На пороге стоял, улыбаясь и протягивая руку, Константин Дмитриевич Добровольский.

Леонид Евгеньевич с ужасом подумал, что он сделался жертвой галлюцинации, но улыбающийся призрак ступил шага три и проговорил самым обыкновенным своим голосом, совсем не призрачным:

– Тут все от меня шарахаются, точно от выходца с того света. Вероятно, было ложное известие, что я убит. Я был в плену и просил Перстнева, Николая Владимировича, передать об этом моим домашним. Не знаю, исполнил ли он мое поручение. Помолчав, офицер добавил: – Вам-то я, кажется, действительно помешал.

Лидия Васильевна от потрясения слегла в постель и лежала на даче Добровольских. Встреча с женихом была самая нежная, и Рушинская заставила его три раза подробно рассказать, как он бежал из плена, словно она хотела почерпнуть в его простом рассказе какие-то нужные ей силы. Неизвестно, удалось ли ей это; часто, когда никого не было, она лежала с нахмуренными бровями, смотря неподвижно на потолок. Однажды в таком положении застала ее Маргарита Дмитриевна. Лидия перевела глаза с потолка на подругу и тихо спросила:

– Марго, а что Леонид Евгеньевич?

В первый раз с приезда Кости и своей болезни она произносила это имя.

– Леонид Евгеньевич? Ничего, бывает у нас. Ведь ты не велела его пускать к себе. Он же всегда о тебе справляется.

Помолчав, Лидия проговорила:

– Я бы хотела его видеть.

Маргарита посмотрела пристально на лежащую и потом заговорила:

– Милая Лида, теперь ты успокоилась, и с тобой можно говорить откровенно. Любишь ли ты Костю?

– Я люблю Константина Дмитриевича.

– Так, как нужно, как он этого заслуживает, как прежде ты его любила?

Лидия не отвечала долго, потом начала задумчиво:

– Видишь ли, Марго, я рада, что ты начала этот разговор. Нужно было поговорить об этом, и лучше всего, конечно, с тобою. Я боюсь, что ты и Леонид Евгеньевич правы. Я не люблю Константина Дмитриевича, как нужно. Когда его нет, когда я о нем думаю, как о герое, я его очень люблю, но когда я его вижу, слышу его рассказы, – сердце мое молчит. Какой же это герой! И ты не можешь себе представить, как болезненна такая разница между любимым, и – увы! – выдуманным лицом и реальным человеком. Я так хотела, так хотела их соединить. Ты не можешь отказать мне в том, что я действительно хотела этого, старалась. Но что делать? Ничего не вышло. Мечта у меня сильнее!

Лидия Васильевна виновато умолкла. Молчала и Маргарита, сложив руки на коленях. Потом, слегка тряхнув головою, она сказала:

– Ну, что ж делать? Может быть, все к лучшему. Я думаю, что это лучше, когда все выясняется раньше, чем потом, когда уже поздно разъяснять, расхлебывать. Костя рассудительный и простой мальчик, он это поймет. Позволь мне поговорить с братом, а к тебе я пошлю Ботова, когда он приедет. Идет?

– Ты золотая, Марго, хотя и рассуждаешь уж очень практически. Спасибо, милая, спасибо!

Маргарита Дмитриевна не очень долго говорила с братом, во всяком случае они вышли в гостиную, обнявшись, гораздо раньше, чем Леонид Евгеньевич – из комнаты Лидии. Ботов вышел взволнованный, красный, и попросил сразу Марго на пару слов.

– Вы можете говорить при Косте: он все знает и не собирается вызывать вас на дуэль.

– Я не знаю, Маргарита Дмитриевна, как относиться к словам Лидии Васильевны. Я, конечно, польщен и очень счастлив, но, согласитесь сами, такие частые и быстрые перемены настроения, повышенная чувствительность, странный способ выражаться кого угодно заставять задуматься!.

Маргарита Дмитриевна, не снимая одной руки с шеи брата, другою взяла Ботова под локоть и заговорила весело:

– Нечего задумываться, Леонид Евгеньевич, Лида вас любит, и вы как раз подходите один к другому. Все хорошо. Все поступают, как четыре масти, не изменяя себе: наша пиковая дама геройски, страстно и возвышенно переживает сильные страсти, червонный король, jeune premier; бубновый – мой король, простой и милый, незаметно имеет и золотое сердце, и храбрость, и все, что прелестно в этом мире.

– А трефовая дама? – спросил Ботов.

– А трефовая дама приглашает всех вас пойти к бедной Лиде. Она страдает отнюдь не риторически.

И Маргарита Дмитриевна тихо отворила дверь в спальню Лидии Васильевны.

– Лида, к тебе можно?.

Красный мяч, как яблоко, мелькал по небу, перелетая кусты боярышника и застревая иногда в жимолости, которой была обита беседка с тремя колоннами. Осенью так ясно раздаются голоса, но, думалось, голоса трех молодых людей, едва вышедших из отроческого возраста, – всегда звучали светло, отчетливо и ясно, независимо от времени года. Их слова звенели юношески-беззаботно, видно было, что их больше интересует игра в мяч, ясная погода, завтрашняя охота, поездка в луга к светлой Сьеве, нежели мрачные поединки или изнеженные и тяжелые любовные истории.