Михаил Кузмин - Тихий страж. Бабушкина шкатулка

Маврикий Иванович тревожно взглянул на черную, казалось, стоячую воду и сказал нерешительно:

– Может быть, проще будет перенести вас на руках? Вы не бойтесь, я достаточно силен.

– Нет, благодарю вас. Это не трудно, я скоро. Какая теплая вода! Это доставит мне удовольствие. Вы идите вперед и подождите меня.

– Оставить вас одну?

– Ну конечно. Ведь вы же будете в двух шагах. Я понимаю, что теперь никого не удивишь голыми ногами, но все-таки лучше идите вперед. Идите, идите… я сейчас.

Она уже села на камень и положила одну ноту на колено другой, чтобы расстегнуть ботинок. Он еще раз обратил внимание на ее ноги. Длинные, с плоской и не маленькой ступней, они говорили о привычке ходить и уменьи долго и быстро бегать.

«Диана-охотница!» – подумал он, и вдруг северный болотистый ручей ему представился итальянским или греческим темным заливчиком, круглым и потаенным, как купальня богини.

Ольга Николаевна разулась очень быстро, так что Маврикий Иванович едва успел выйти на другой берег и хотел, обернувшись, сказать ей, чтобы при переходе держаться больше левой стороны, так как по правой ямы и камни, – как увидел, что его спутница сидит на камне уже с голыми ногами, спустив их одну ниже другой в воду, по которой медленно расходились круги, стесняемые берегами. Все эта очень напоминало до боли банальную картину любого парижского салона, но Маврикий Иванович посмотрел на это иначе. Тенистый ручей после светлого призрачного болотистого поля показался ему еще более странным и таинственным, вся фигура Ольги Николаевны, ее признанья, то, что она говорила, так смело и доверчиво, ее мысли, чувства, – все ему казалось необычайным; ее лицо, на котором бродили остатки зари, привлекало с необыкновенным очарованием.

Она заметила его остановку, но, повидимому, не рассердилась, печально проговорив:

– Все-таки не могли удержаться: обернулись.

Ольга Николаевна осторожно ступила в воду, подняв одною рукою зонтик, другою лиловые чулки и высокие ботинки. Она двигалась очень медленно, останавливаясь на каждом шагу, словно боясь оступиться. Маврикию Ивановичу она казалась дорогой и близкой, как никакое другое существо в мире. Это чувство пришло к нему внезапно, будто что осенило его, будто он не жил до сих пор, не ощущал ни жизни, ни своего сердца до этого странного вечера.

– Я люблю вас, я только сейчас понял, что значит это слово! – говорил он со своего берега.

Дама шла, не подымая головы, осторожно выбирая место, куда шагнуть; вода тихонько шипела и словно пенилась у ее ног темноватой пеной, более темной, чем ее тело.

– Поверьте мне! – продолжал, Маврикий Иванович, – я умру, если вы не выслушаете меня!

Ольга Николаевна ничего не отвечала, по прежнему не подымая головы и словно не слыша, что ей говорит Маврикий Иванович. Он сбежал подать ей руку. Она подняла на него свои глаза, они были спокойны и тихи, мирное удовольствие в них читалось, будто она делала что-то очень простое, домашнее, но необыкновенно приятное. Даже прирожденная им удивленность пропала.

– Вы что-то говорили мне, покуда я шла? Я не слыхала, так была занята переходом… Ведь это не было что-нибудь такое, чего нельзя повторить?

Не было похоже, что это уловка или кокетство, слова звучали совершенно естественно, как впрочем и все, что она говорила.

– Ну! – поторопила она Маврикия Ивановича, собираясь натягивать чулки.

– Я говорил вам… простите, может быть, это слишком смело с моей стороны, но вы сами удостоили меня своим доверием… так много, так прекрасно рассказали мне о вашей жизни… И потом теперь, сегодня вообще так странно… Я люблю вас, я в первый раз испытываю такое чувство… оно только что открылось мне… И я не знаю, как его выразить. Всю нежность, полноту и необыкновенность! Я могу только повторять хоть до завтра: я люблю вас!..

Маврикий Иванович умолк, так как Ольга Николаевна не перебивала его. Она сидела на камне спокойно и несколько застыло, как перед фотографом; руки ее повисли вдоль боков, лицо ослабело и углы губ страдальчески опустились. Наконец, она проговорила задумчиво:

– Если бы здесь был Алексей!

– Ваш муж?

– Да.

– Что же тогда было бы?

– Может быть, услыша ваши слова, он поверил бы в силу вашей любви и стал бы меня ревновать!

– Не знаю. Это для меня слишком сложно! – проворчал Маврикий Иванович.

Ольга Николаевна тихо встала и подала руку своему кавалеру, словно извиняясь за неприятность, которую ему доставила. Некоторое время оба молчали; Маврикий Иванович несколько раз взглядывал на свою спутницу и всегда ловил на себе ее удивленный взор и виноватую улыбку. Он начал говорить, чтобы рассеять неловкость.