Людмила Шелгунова - В стране контрастов

Вдали показались всадники, и Тилля, сидевшая на крыше и оттуда со смехом посылавшая свою шавку за быстро прятавшимися в норы сусликами, закричала дедушке:

— Это джигиты! У них кони все в мыле.

Передовой джигит, с винтовкой за спиной, был в кольчуге.

— Эй, старик, — закричал он, — русские идут! Убирайся, пока цел.

— Куда я пойду? Зачем? — печально ответил старик. — Не съедят они меня.

— Ну, как знаешь, — проговорил кто-то из отъехавших уже джигитов, — а то садись, мы довезем и тебя и девочку.

Старик махнул рукой, и джигиты, или сторожевой пикет бухарских войск, скрылись.

Прошло часа два. Девочка, услыхав, что русские идут, приутихла и спустилась вниз к дедушке.

— Никто как Бог! — шептал старик. — Ведь и русские тоже люди. Шли и к Самарканду, да ничего не сделали. А теперь что…

Со стороны Самарканда показалась точка пыли, и вот точка эта росла, росла и старик начал различать уже белые рубашки и сверкавшие на солнце штыки. Солдаты шли врассыпную, а офицеры ехали на лошадях верхом. Поравнявшись с землянкой, солдатики стали забегать покурить, и некоторые платили, а другие и так — на даровщинку. Старик угрюмо молчал, а девочка пряталась за его спину. После войска потянулся и обоз и остановился лошадей попоить. Погонщики все без исключения остановились покурить.

Вдруг к Тилли подбежал мальчик в белой рубашке и белых штанишках. Мальчик был смуглый, но не грязный, хотя и босой.

Тилля тотчас же вышла из-за спины деда. Мальчик осмотрел помещение и пригласил девочку пойти с собой.

— Коля, смотри, не забеги куда-нибудь, — крикнул ему фельдшер.

— Нет, нет, мы посидим только на крыше, — отвечал знакомый наш Коля, взбираясь на крышу.

Шавка между тем знакомилась с батальонными собаками, никогда не отстававшими от своих солдат.

Коля и Тилля тотчас же узнали друг у друга, как их зовут, и стали разговаривать, как старые знакомые.

— Бедный, так тебя русские увели, — говорила Тилля.

«Бедный, так тебя русские увели?»

— Я не бедный, мне хорошо. Мне очень весело. И играю и учусь. Я азбуку знаю.

— Азбуку? Что это?

— А то, что учат в медрессе. Только я знаю азбуку русскую, а потом, сказал дядя, меня будут учить и нашей азбуке. Я теперь знаю, что руками есть нехорошо, не надо.

— А чем же? — с удивлением спросила девочка.

— Ложкой. Солдаты едят деревянной ложкой, а у моего дяди ложка блестит, и есть вилка.

Коля рассказывал девочке, что он не спит более на полу, и вообще внушил ей необыкновенное к себе почтение.

— Зачем носишь кольцо в носу, это нехорошо, — продолжал он, и девочка так сконфузилась, что тотчас же расстегнула серьгу и, сняв ее, замяла в кулачке. — Это нехорошо, это мешает сморкаться…

— Нет, — проговорила Тилля.

— Как нет, да. Ты сморкаешься рукой, и это нехорошо; а я сморкаюсь в платок, — и Коля, вытащив его из кармана, показал, как он теперь сморкался.

Коля целый год прожил у русских и, конечно, настолько цивилизовался, что мог учить маленькую дикарку.

— Коля, — крикнул фельдшер, — собирайся, простись.

— Ну, прощай, Тилля, помни меня. Дай мне что-нибудь на память, а я тебе подарю вот это колечко.

Коля снял с руки маленькое медное с зеленым камешком колечко, а Тилля протянула ему свой грязный кулачок и разжала его у него на ладони, куда упала бирюзовая сережка. Коля же надел ей перстенек на палец.

— Руки вымой, грязные! — поучительным тоном проговорил он и побежал к обозу.

Грязная маленькая Тилля печально смотрела вслед за уехавшим обозом, и, только когда все далеко уехали, она тихо сошла к дедушке.

Старик с удовольствием пересчитывал полученные им деньги, между которыми были и серебряные монеты.

— Ну вот, — обратился он к подошедшей девочке, — русские и прошли, а ничего дурного нам не сделали, а платили-то нам лучше наших.

Солнце уже начало спускаться, когда старик заметил по дороге пешехода. Это плелся отсталый русский солдат. У него в руках было только ружье, сумку же и шинель он бросил где-то дорогой.

Солдат, подойдя к землянке, выронил ружье и сам молча опустился на землю.

Старик не спрашивал, что нужно несчастному. Он налил в чашку воды и поднес ее солдату, который всю ее выпил до дна и, проговорив что-то, опустился и заснул, как убитый.

— Болен, — сказал старик и сел есть горячий пилав.

Тилля помнила, что Коля руками больше не ест, но не хотела сказать это дедушке.