— Молчать! Много у меня таких молодцов на Сахалине! Я их телесному наказанию подвергаю!
Однако через несколько минут, как будто смягчившись, он подошел ко мне с моим «статейным списком» в руках:
— Вот, я вижу отсюда, что вы образованный человек, но здесь ни слова не сказано о том, что вы — политический. Нам об этом ничего не известно…
Я взял из его рук свой статейный список и бегло просмотрел его: «Кандидат С.-Петербургского университета…» «За принадлежность к центральному кружку партии «Народной воли»…» Все прописано было полностью, но магического слова «политический» глаза мои действительно нигде не могли отыскать, хотя в подобных же «статейных списках» товарищей мне оно отлично помнилось…
…Трое или четверо суток, проведенных мною в этом ужасном узилище (уголовная каторжная тюрьма. — И. Я.) я вспоминаю до сих пор как тяжелый кошмар. Заключенных было так много, что они лежали на нарах, тесно прижавшись один к другому; как черви, копошились они и внизу, под нарами, в сырой и затхлой темноте. Атмосфера в камере была убийственная, особенно ночью, когда из коридора приносилась зловонная параша, содержимое которой к утру переливалось через край… Умалчиваю уже о том, что злая кабацкая ругань непрерывно висела целый день в воздухе. Казенная пища напоминала отвратительные помои, какие даются только свиньям, и арестанты, имевшие деньги, не притрагивались к ней…
…Однако физические лишения были ничто по сравнению с тяжелым нравственным состоянием, в котором я находился эти три-четыре дня. То было состояние какого-то оглушения… Я не в силах был переварить того, что со мной произошло. Мысль, что отныне я — «уголовный», отверженец, лишенный всех человеческих прав, что администрация тюрьмы может в любую минуту ради малейшего каприза оскорбить и унизить меня, а при случае подвергнуть и телесному наказанию, которое всегда казалось мне неизмеримо страшнее смерти, — мысль эта наполняла душу холодом ужаса…»
Бродни — название сибирской обуви. Бродни-левиафаны — здесь: огромная по величине обувь.
Л. В. Фрейфельд (1863 — ум. после 1934) — народоволец, отбывавший каторгу в Акатуе с Якубовичем, — писал: «Все товарищи, которым приходилось встречаться с Якубовичем, знали, что это был человек кристально чистый, целомудренный, приходивший в отчаяние от тех грубых выражений, которые не сходили с уст окружавших его соседей, от обнаженного цинизма и жестокости, которой бравировали многие арестанты» (Л. В. Фрейфельд. Из прошлого. — Журнал «Каторга и ссылка», 1928, № 5, стр. 92).
Бирюса — река в Иркутской области. Через деревню Бирюсинскую проходил большой Сибирский тракт.
По пути следования, на одном из этапов в Иркутске, в начале декабря 1887 года (после трехлетней разлуки) Якубович случайно встретился со своей невестой Р. Ф. Франк (1861–1922), тоже политической ссыльной, следовавшей в Якутскую область. Товарищ П. Ф. Якубовича народоволец А. В. Прибылев вспоминает: «…хлопоты о разрешении венчаться… уже приходили к концу, когда оба они должны были двинуться в дальнейший путь по разным дорогам и тем отложить на долгое время закрепление своего союза…» («От Петербурга до Кары в 80-х годах». М., «Колос», 1923, стр. 75–76).
В письме к Н. К. Михайловскому Якубович выражает свои опасения за судьбу этой сцены: «Если уж в «Дороге» цензор счел нужным выбросить невинную сравнительно сцену с казаками-конвоирами, то тем более оснований бояться, что он захочет удалить все, касающееся более высокопоставленных лиц… Таков предел русской литературы, его же не перейдешь…» (Письмо Н. К. Михайловскому от 12 октября 1895 г. — Институт русской литературы Академии наук СССР. — в дальнейшем: ИРЛИ).
Вечный жид — образ библейской мифологии: человек, осужденный на вечное скитание.
Под именем Шелаевского рудника Якубович изобразил Акатуйский рудник, в котором работали еще декабристы. На Акатуйском деревенском кладбище, по свидетельству Якубовича, находился памятник над могилой декабриста М. С. Лунина. В брошюре Л. Мельшина — П. Якубовича «Вместо Шлиссельбурга» описывается история создания этой «образцовой» каторжной тюрьмы: «…в конце 80-х годов прошлого столетия, когда правительство Александра III решило вернуться в отношении политических каторжан к режиму жесткой николаевской эпохи и поставить их в одинаковые с уголовными условия жизни, — оно вспомнило опять об Акатуе и… начало строить там «образцовую» тюрьму, размером на 150 человек, где политические должны были жить и работать вместе с уголовными» (Л. Мельшин. Вместо Шлиссельбурга. СПб., 1906, стр. 14, 15).
Читать дальше