Владимир Чивилихин - Над уровнем моря

Сейчас работа в долине была, можно сказать, позади. Остаток лета и осень уйдут на камералку, расшифровку и сведение данных таксации с аэрофотоснимками, а зимой надо выдать итоговую цифирь и схему освоения здешних лесов. Да, как-то незаметно и ловко это вышло, что все стали называть то, что начнется в этих долинах, освоением. Завоют бензопилы,

подваливая без разбора старые и молодые, здоровые и больные деревья, взревут трактора, зачадят костры, сжирая вершинки, сучья, окомелки. Особенно страшно падут в долине первые, самые крепкие, останавливающие ветра деревья. Непременно первым, для пробы, будет кедр. Он стоит под пилой недвижимо, как стоял до встречи с ней двести лет. Но вдруг содрогнется весь, качнется и рухнет, со стоном осадив землю. Вершина его ляжет вниз по склону, ее зачокеруют, и трактор поволочит великана к реке, раздирая лесную почву. Полой водой бревна поднимет, понесет вниз, раздевая на перекатах и шиверах.

"А как же иначе?" - спросит Сонц, и я промолчу, а Легостаев поморщится. Мы могли бы спокойно объяснить, как можно сделать иначе, да только Сонц не даст закончить, начнет канючить, как запавшая патефонная игла: "Стране нужна - древесина или нет? Шахты и стройки останавливать? Нет, ты понял мою мысль? Консерватором заделался, Симагпн? Влияние Быкова? И молодежь путаешь? Разве это разумно - консервировать ресурсы народного хозяйства, гноить древесину, если ее в дело можно пустить? Защищать старую, перестой-ную тайгу? Рубить ее надо, товарищи, рубить!"

Но правду сказать - не в Сонце дело. Перед отъездом начальников партий вызвали в Москву. Такого сроду не бывало - лесоустроителям всегда хватало своего начальства, и уж оно имело дело с главком. А тут позвали. Разговор был интересный. Скорее не разговор, просто устная инструкция: "Товарищи! Работа срочная и очень важная. Надлежит выявить все , ресурсы древесины, установить максимальный размер пользования. Закладывайте сплошные рубки леса там перестояли, вываливаются. Мы на вас серьезно рассчитываем. В конце сезона будет премия, если, конечно, уложитесь в смету..."

А уже здесь, на Алтае, Сонц толковал с каждым начальником партии конкретнее и просил пас провести соответствующие беседы с таксаторами. Он говорил, что лесоустроитель не может поступиться своей инженерной честью. Сонц это может - хватануть словом. "Искусственное завышение запасов древесины - дело скользкое, товарищи, - вещал мне Сонц так, будто ему внимала целая аудитория. - Только обязательно надо принять возраст рубки по количественной спелости. Это мы, дескать, вправе сделать. Расчетная лесосека сразу возрастет. Кроме того, надо учитывать, что склоны тут разной кру

тизны. На двадцатиградусные могут подниматься трактора, а выше можно применять лебедки. И пусть у нас голова не болит из-за того, как с крутяков брать древесину, не надо, товарищи! Наша задача показать в принципе возможности этих долин..."

Мы поняли его мысль. Когда я поговорил с Легостаевым, он поморщился, вышел из моей штабной палатки и углем написал на полотне: "Рубить всегда, рубить везде - вот лозунг мой и Сонца!" Легостаев незаметно возрождал во мне надежду. Я снова стал думать, что бороться за правильное лесоиользоса-ние еще можно, если есть такие подпорки, хотя мне надо приготовиться к очередным неприятностям. В долине Виктор все. считал по-своему. Размер пользования у него получался небольшой, однако научно обоснованный до тонкостей, не подкопаешься. Другого я от него и не ожидал. Это будет горькая пилюля Сонцу; только главные события, как я понимаю, развернутся дома, зимой. Конечно, я поддержу Виктора, по что я могу? И для Быкова идеи Легостаева - бальзам на его старые раны, однако Быков сейчас не у дел...

"Тайга!" Я очнулся, ощутив легкий шум и встречный ток прохладного воздуха, будто всходила впереди дождевая туча. Как и по ту сторону перевала, деревья на границе леса росли кривыми, корявыми, ветры вытянули их кроны флагами. А вот на продуве пихтушечка стоит расчудесная - нижние ветки ее, должно быть, приваливает снегом, они укоренились, пустив вертикально верхушечные почки, и вот целая семья уже окружает веселым хороводом свою родительницу, и никакой ветер им всем вместе не страшен теперь.

Перевальное седло незаметно перешло в широкий распадок, и прямо под ногами синела падь. В самой своей глуби она была почти черной. Кыга, что ли? Справа поднимался небольшой перевал, и туда вела тропа.

- Не стоит вам, пожалуй, ноги бить. - Легостаев догнал меня и протянул руку. - Этот массивчик я сам посмотрю. Давайте чемодан.