Лидия Чуковская - Спуск под воду

А сейчас мое одиночество полно им. Как сильно он отбросил папиросу тогда, на поляне... Простит ли он мне сегодняшний день?

...А впрочем, впрочем, на каком это глупейшем наречии мы вдруг заговорили: "соперник", "счастливый соперник", "несчастный соперник"? Соперник - в чем? Как мы могли унизить пережитое вместе до этих убогих словечек?

Человек - "система, замкнутая на себя" - и каждый одинок в своей системе. И вдруг - словно откидывается крышка лба - и ты видишь, что за этим лбом, за...

И после этого чуда он смеет говорить, что он не был счастлив! Тогда, вечером, на тропинке, и тогда, после сердечного приступа, когда он впервые рассказывал? Эти две недели, когда мы каждый день обменивались памятью? Он не был!

... III 49 г.

Ночью я проснулась от резкого удара света по глазам. Подняла голову большой белый луч лежал на сидении стула, потом кинулся на стену и исчез.

Что это было?

Я услышала резкий стук щелкнувшей дверцы внизу.

Машина! Кто-то подъехал к дому на машине. Это был свет фар.

Ночью электростанция не работает. Мне нечего было зажечь. Я могла только лежать и в полной темноте слушать.

Я услышала, как осторожно прогудел блок - открылась входная дверь. И опять прогудел - закрылась.

Значит, они уже в доме.

К кому же? За кем?

Но шагов не было. Во всяком случае на нашем этаже. Может быть это все только приснилось мне?

Глубокая, полная тишина стояла в доме.

Но минут через десять я снова услышала, как внизу, в вестибюле, прогудела дверь. Я вскочила и подбежала к окну. Раздвинула занавески. Ни зги, но ясно слышно, как заводят машину. А вот и свет - мутноватый, слабый засеребрил иней на моем стекле.. Кто-то сходит по ступенькам с лампой. Видны три - нет - четыре темные фигуры. Вот снова щелкнула дверца машины. Мотор. Фары: яркий свет на снегу.

И все. И лампа толчками поднимается по ступеням крыльца и снова гудит дверь на блоке.

Наверное это была Людмила Павловна - с лампой. Директор нынче в городе.

Она живет не здесь, не в нашем доме, а в домике для служащих, финском. Они могли заехать за ней туда. И подвезти ее к дому. Должен же кто-нибудь отворить дверь, зажечь лампу, указать им комнату! Без шума. Тихо.

Чью?

Нет, не номер 8, не номер 8, ведь шагов в нашем коридоре не было.

Внизу: приключенец-фантаст, Векслер, Валентина Николаевна, приключенец-просто, Сергей Дмитриевич...

В эту ночь я видела, как побледнело окно, слышала, как кочегары спустились в кочегарку, как тихонько загудело паровое отопление, как электростанция издала первый спотыкающийся стук.

Я встала в 7 часов и отправилась в подвал - в ванную. Мне казалось, если я вымоюсь вся, мне станет легче. Но сколько я ни терла лицо, плечи, руки - словно паутина тьмы и бессонницы лежала на них.

Из зеркала глянуло на меня лицо старой ведьмы.

Я надеялась встретить где-нибудь Людмилу Павловну - она сказала бы мне правду. Ящик сблизил нас. Прошла несколько раз по коридору, заглянула в гостиную... Нету. Пойти на склад, разыскать Тоню? Да нет, она вряд ли знает - ей-то ведь все равно... Кто для нее мы? Книг наших ей читать некогда, а прочтет - не поверит ни слову. Чужие никчемные люди, на которых надо работать. Господа. "Писатели".

"- Писатели, положьте трубочку!" - говорит телефонистка, соединяя.

"- У писателей бывает кино".

"- А писателям уже принесли почту?"

Ровно в 9 часов я спустилась к завтраку.

Билибин, весь в черном, бледный, с синеватыми губами, стоял у стола, положив крупные руки на спинку стула.

Я подошла. Мы стояли друг против друга. Я была благодарна ему, что он не заставил меня ждать еще минуту.

- Значит, не вы? - сказала я. - Значит, не вы, не вы.

- А вы за меня боялись?

- Да.

- Скажите: я за вас боялась, - попросил он шепотом.

- Я за вас боялась, - повторила я.

- Дайте мне руку... Сказать?

Что-то пристальное было в его вопросе и желтом взгляде, устремленном на меня... А рука - холодная и сильная.

- Векслер.

Бедные листочки стихов, бедный орден, бедная седая несмышленая голова! Бедный Лютик.

Есть я не могла. Меня знобило. К счастью, никого, кроме нас, еще не было в столовой. Билибин заставил меня выпить горячего кофе. Мы вместе поднялись по лестнице, вместе вошли в мою комнату.

- Хороший человек был, - сказал Билибин с демонстративным участием.

Я заплакала от этого "был". Опять - прошедшее время, хотя человек еще жив! Билибин тихонько гладил меня по волосам.

- Уйдите, пожалуйста, - попросила я. - Мне надо лечь.

Он ушел.

А я лежу. Не стану сегодня вставать. Сердце стучит, не унимаясь, и от слез болит лицо. Пишу лежа.