Олег Дарк - Литературная жизнь

Олег Дарк

ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ

Маша лежит на столе.

Ф. М. Достоевский

Мария шила.

Саша Соколов

Я очень люблю свои ноги. Они длинные, с твердыми икрами и гладкой натянутой кожей, с россыпью мелких родинок на бедре. А на лобке - крупная, раздутая, как клоп. Она все сосет и сосет, и наливается. Ее нельзя прятать. Я думаю, она мне придает. Ее хочется поцеловать, взять губами, потрогать языком, откусить. Я люблю брить лобок. Когда дома никого нет, я сажусь на диван, согнув в коленях и раздвинув. Масляные локоны скользят и ласкают промежность, как птицы. Некоторые застревают. Я их стряхиваю. Я разеваю и разеваю, пока не упадет. Ножницы - большие, как у крокодила. Они иногда цепляют, и тогда больно. Потом я беру папину кисточку. Он, конечно, ничего не знает. Его бы, наверное, вырвало. Мне нравится, что он себе щеки после меня. В крышке разведено мыло. Я намыливаю и беру его бритву. Я каждый раз боюсь себя поранить. У меня даже немного дрожит рука. Хотя, с другой стороны, - это должно быть красиво, капельки крови, как вишневые зародыши. Но я никогда не решусь вывести себе здесь кровавое солнышко, чтобы посмотреть. Я боюсь боли. Волосы растут быстро. Уже назавтра - серое, колется и очень чешется. Я все время украдкой сжимаю ногами и тру между собой. Я очень боюсь, что кто-то заметит. Тогда я нигде не смогу появиться. А перестанет, когда отрастет немного побольше. Я специально запускаю, чтобы можно было стричь такими кольцами. Я слезаю с дивана и иду к зеркалу.

Я очень люблю в зеркало на свои колкий покатый лобок. Он похож на еловую шишку. Я хотела бы прижаться к нему щекой. Я очень переживаю, что верхняя моя часть не снимается. Я ставила бы ее рядом на пол. Я обняла бы свои ноги и терлась о щетину щекой. Осторожно я трогаю пальцем разрез. Сначала я всегда боюсь, но потом все равно дотрагиваюсь. Тогда они слегка подвигаются, как живые. Несколько раз я провожу по ним сверху вниз. Я все время наготове отдернуть. Сейчас же ажурное кружево лезет наружу, как улитки. Они слезятся, как сыр или свеча. Мне очень хочется лизнуть их лаковые тела. Я бы хотела, чтоб у меня такие были на лице. Я бы, наверное, не смогу лизать посторонней женщине. Это я говорю не чтобы оправдываться.

Я очень люблю мыть свое влагалище. Я запираюсь, становлюсь в холодную ванну и мылю руку. Я двигаю мыльным пальцем взад-вперед, доставая пленку. Она легко растягивается и опять возвращается. Я бы могла ее проткнуть. Иногда мне этого очень хочется. Мой клитор привстает на длинных ножках. Он мне грозит, как розовый мизинец. Я глажу его по липкой головке. Внутри меня, я слышу, как громко лопается пузырь. Из него быстро выливается жидкость. У меня вспыхивают и все время горят щеки. Она стекает обратно по изрытым стенкам. Мыло тоже лопается и пузырится в щели, как будто сперма. Но только потом не надо ни с кем разговаривать и делать вид. Я не знаю, как бы я могла с мужчиной. У него там все такое везде торчит и жесткое. Если бы можно было, чтоб он сразу приходил и тут же уходил. Он мне станет делать больно. Я сажусь на краешек и отдыхаю. Во мне очень тепло. Я смотрю на себя в зеркало. Оно висит на стене напротив. Все говорят, что самая красивая часть моего тела - глаза. Но это они просто не знают. Они коричневые, с увеличенными белками. От этого их все замечают. А брови широкие, серые, косой рябью, как у елочки. И волосы тоже. Я люблю коротко, чтобы были видны мои уши. И такая же под носом. Как будто сложили пополам, но пропечаталось слабо. Он длинный, узкий. Когда я разговариваю, кончик шевелится. С волнистой переносицей и темными ноздрями, на левой - прыщики. Это всегда, если кто-то влюблен. А у меня вон сколько всех сразу высыпало. Единственное, что мне не нравится у меня - губы. Они очень тонкие. Верхняя сломана посередине, как дерево, и здесь приподнята. Я их густо всегда мажу. Но это ничего не дает.

Я бы хотела, чтобы у меня были другие, опухшие, красные, всегда воспаленные, пересохшие, с сетью трещин, я бы их облизывала, очень ровные, без зазубрины, сильно выпяченные. Я очень люблю, когда у женщины - такие. Они похожи на ребристые карамели. Если б она меня полюбила, я бы их только и сосала. Они бы царапали мне рот и щеки. Я бы ее никуда не отпускала. Но у меня, к сожалению, ничего подобного. Я лишь могу их иногда увидеть. Они, например, у Тани. Только поэтому я с ней и дружу. Она такая дура. В ней больше ничего интересного. Она их у себя, конечно, не замечает, как само собой разумеющееся.