Олег Дарк: Самовар

Олег Дарк

САМОВАР

События следовали одно за другим, без перерыва, как снег, а не как было в действительности, когда между ними проходили - иногда очень долгие - дни. Татьяна ходила за каплями, стояла и гремела о стакан пузырьком. Он протяжно стонал со всхлипываньем или просто садился в кровати, весь мокрый, уже потом, под самое утро страшно кричал. Она оставила, наконец, пузырек на столе, чтобы уже не ходить за ним в кухню. Он сидел на кровати и из шерсти на ноге вил косичку. "Может лучше погулять выйдем?" Он сонно смотрел на нес, с губы сползла наспанная слюна, "пошли!" и полез обратно под одеяло.

К бывшей жене Татьяна отправляла его не только без разговоров, но и сама напоминала, и не только потому, что ребенок, хотя знала, что они там это. Но это гигиенично и безопасно в любом отношении, и не уйдет, то есть совсем другое, чем если бы появилась посторонняя женщина. После Лены она не испытывалa такой брезгливости, и вообще никакой, ложась с ним и pаздвигая для мужа ноги, как когда вдруг узнала, что он бывает у Светки из 32-й. Лене она поэтому была благодарна, что его еще принимает, и ее тоже могла понять, потому что испытанный и известный мужчина. И ревности не было, не то что - если бы новое чувство, а это как бы уже было, и почему бы нет, если между своими. Интересно, что сейчас он реагировал значительно острее и адекватнее, чем когда происходило впервые, как будто он спал тогда.

Он позвонил и после работы приехал с тортом. Лена была одна. "Ты одна?" "Садись, чай будем пить". "А где Николка, все?" "Вот сахар". Он не понял, кто открыл дверь, но естественным образом прошел, мимоходом раздевшись в прихожей, в кухню, где она уже давно раздувала самовар огромным, даже, видимо, великоватым, хотя и самовар был большой, неприятно сиял, пузатый, в нем все неправильно отражалось... Сапогом с отставшей и просящей каши подошвой, которую придерживала пальцем. То есть второй раз происходило с существенными изменениями. Самовар был новшеством. Когда он тогда приехал, Лена его поилa, разумеется, из обыкновенного, но тоже пузатого, он тоже сиял, чайника. Так же - он на самом деле не закричал и не застонал, когда она сказала, что Николка неделю назад умер, "представляешь", от гриппа. Мы очень легкомысленно отнеслись, когда заболел, и вот... Ты не был давно". "Я не мог, совсем замотался, как не знаю..." Он придумал только закрыть лицо рукой, сидя за столом и на него поставив локоть, потому что не знал, что ему теперь еще сделать и что по этому поводу сказать. За пальцами руки, то собирая их, то раздвигая и через них подсматривая, он об этом как раз и думал, что же еще требуется, но сказал только "как же так?" "Извини, что не позвонила". И еще думал, что теперь не надо будет больше ездить, и он не приедет, и сложно планировать время, и не надо будет давать денег. "Забыла про тебя за всем". А закричал он уже потом, вдруг, - они давно молчали, - и неожиданно встав и сразу опять опустившись, и мимо стула, на пол. Напугав Лену: "Ты что ни с того...? "Я его не увижу никогда".

А в этот раз он застонал сразу, как только она сообщила. Татьяна гремела пузырьком, он сидел, вил косичку и думал, откуда, интересно, взялся самовар. Лена объяснила, что отцу подарили еще до того. "Чего?" - она ему еще не сказала и он думал, что она имеет в виду деда. Тогда-то она не забыла позвонить, и он им помогал. "Ты знаешь, у нас дедушка умер?" "Знаю. А ты чего здесь?" "Да вот, видишь. Давай вместе". Он сел рядом на ковер и механически, не увлекаясь, поиграл. Равнодушно заглянула Лена, закрыла оставленную нм дверь. Николка пожаловался: "Меня туда не пускают". Он встал и пошел туда.

"Видишь, сидит",- говорила Лена. "А почему нe положили?" "Мы боимся. Давай с тобой". Он трогал холодное полуодетое тело. "Он, наверное, пописать шел и вот так..." "Ночью?" "Может лучше погулять выйдем?" - говорила Татьяна. Ноги уже не разгибались, и они его оставили с поднятыми коленями, как засыпающего ребенка. "Я тоже так люблю засьгпать", - подумал он и сел в кровати. Татьяна решила уже не ложиться, сидела рядом. Приехала скорая, потом из Бюро. Теперь дед лежал, уже длинно вытянувшись, был прямой и плоский но всех местах, кроме вздутого живота.

Тогда он почувствовал облегчение, потому что дед был теперь безопасен, со всеми своими выяснениями, а в этот раз, увидев то же, переживал и стучал о край стакана. Дед выглядывал в коридор и, ни к кому не обращаясь, говорил: "Я прошу всех собраться". Они стягивались в его комнату, зная, что после некоторой незначащей прелюдии,