Лес опять стал редеть.
Между деревьями замелькал свет, бледный и расплывчатый. Дорога выходила в поле.
Куприян постоял на опушке, глядя на село, лежавшее, как куча навозу, посреди голого черного поля, задернутого жидкой навесой обложного дождя.
«Идти, что ль? — подумал Куприян. — Васька, чай, если не утек с перепугу, так, наверное, у Федора в риге ночует».
Он стал медленно подниматься по размокшей черной дороге и уже не думал больше о том, где укрыться и что его могут схватить. Мысли его всецело перешли на приезд мужа его любовницы, солдата Егора Шибаева. Ему было очень тяжело от сознания неотвратимости беды, и это чувство усиливалось от усталости.
Он был весь мокрый от пота и дождя.
В лесу у него не было такого гнетущего чувства, как в поле. Посреди этого черною простора, над которым низко и тяжело стояло серое мутное небо, Куприян сам себе казался маленьким, беззащитным и одиноким. Его стала забирать тоска.
Мимо него потянулись низенькие полуразвалившиеся плетни, от которых местами торчали только мокрые колья.
Куприян перешагнул через плетень, прошел по мокрым, рыхлым и липким грядкам, спотыкаясь о сухие кочки прошлогодней капусты, не видные в темноте; потом перескочил канаву, чуть не упал и пошел огородом к одинокому, полуразвалившемуся сараю, который черным пятном вырисовывался на бледном фоне ночи. За сараем виднелись угрюмо шатающиеся метелки сухого камыша. Там начиналось болото, а за ним опять поле. Возле сарая торчала чахлая березка, лишенная листьев, плаксивая и жалкая.
Куприян подошел и прислушался. Внутри было тихо, но ему сейчас же показалось, что в этой тишине есть кто-то живой, пристально следящий за ним из темноты.
— Васька! — тихо позвал Куприян.
Никто не ответил, только березка скрипнула.
— Васька, я… Не признал? — повторил он.
— И то… Иди, — ответил сдавленный голос так близко от него, что Куприян вздрогнул.
— Ишь ты… притаился! — усмехнулся он и полез в сарай.
Здесь было совсем темно, пахло сухим сеном и лежалой пылью. Шум дождя, барабанившего по соломенной крыше, был сильнее и резче.
— Где ты там? — спросил Куприян. Кто-то зашевелился в глубине.
— Сюда… Да на оглоблю не напорись, — отозвался Васька.
Куприян полез на голос прямо по сену и наткнулся на человека.
— Тише ты, черт! — огрызнулся Васька и затем весело спросил: Откелсва? Дело сделал?
— Продал. Твоих шестнадцать…
— Ловко! — радостно прищелкнул пальцами Васька.
Куприян возился в сене, устраиваясь поудобнее.
— Не ворошись, — заметил Васька.
— Обмок.
— Дело привычное, — беззаботно отозвался Васька.
— Мокрень, — жаловался Куприян, начиная дрожать от мокрого армяка, казавшегося теперь, в тепле клуни, холоднее и противнее.
— Обсушимся… во!..
Васька с торжеством что-то показал в темноте.
— Что? — спросил Куприян, постукивая зубами.
— Водка, — коротко пояснил Васька, — она самая. Мы, брат, об этом положении отлично известны… Случалось… Хлебни, — глотку обожгешь и чудесно! Во!..
Послышалось бульканье. Куприян сплюнул.
— Ирод!
Васька засмеялся.
— Важно! Так по суставам и прошло. Друг сердечный, хлебни малость! Уважь! — лез он в темноте на Куприяна.
— Отчего не уважить! — усмехнулся Куприян. Он с жадностью пил водку, чувствуя, что дрожь утихает с каждым глотком.
— Важно, — приговаривал Васька, — добре… эх! Ты, брат, этак всю водку выхлещешь! Ну-у… что… Васька беспокойно зашевелился.
— На.
Васька ловко перехватил посудину и опять забулькал водкой.
Куприяну стало лучше; дрожь почти улеглась, и в груди точно поместилось что-то теплое. Куприян стал осматриваться; глаза его привыкли к темноте, и в клуне ему уже не казалось так темно. В широкие щели проходил бледный белесый свет и видны были очертания каких-то поломанных колес, бочек и жердей. Смутно обрисовывался силуэт Васьки, по горло зарывшегося в сено.
Дождь шумел все так же однообразно. По временам налетал ветер, и что-то, не то березка, не то стропило, жалобно скрипело.
Куприян опять вспомнил Матрену и вздохнул.
— Чего ты? — спросил Васька, которого разобрало от выпитой водки, и ему хотелось поговорить.
— Скверность, брат…
— Чего? — глупо переспросил Васька.
— Скверно, говорю! — повторил Куприян.
Васька равнодушно сплюнул.
— А по мне, наплевать! Ну… Он помолчал.
— Словят ежели… эка, подумаешь, невидаль — острог-то. Прежде оно точно, а теперя…
Читать дальше