Михаил Арцыбашев - Куприян

— Ну тя к лешему!.. Топор… запужал вовсе. Я думал — што? А оно Купря… Куда несет?

— На село.

— А для ча?

— Старшину давно не видал, соскучился…

— Вре, — недоверчиво протянул мужик и, вдруг сообразив, ударил себя обеими руками об полы и захохотал: — Ну тя к лешему! Балагур…

— Ну, ну… Хохочи у меня! — оглянувшись, прикрикнул Куприян. — Вот услышит Вавилыч, он те даст… Лошаденка-то, чай, одна…

— И что ты! — испугался мужик и замолк. Опять стало слышно, как дождь шуршит по листьям, точно по всей просеке кто-то осторожно пробирается сквозь кусты.

— То-то… потише, говорю. Долго ли…

Мужик инстинктивно подобрал вожжи и тронул лошадь мимо Куприяна.

— Стой, черт! Стой, говорю…

— Чаво!

— На деревне тихо? — спросил Куприян.

— Урядник наезжал, — почесываясь, сказал мужик. — Опосля становой… Поспрошал кой-кого. Меня спрашивал.

— Ты что ж?

— Что я… ничаво. Мое дело сторона. Увели точно у господина земского начальника дошадей, про то слыхал, но, одначе, не знаю… Однова ткнул в это место. «Пошел, — говорит, — сам вор, вора и покрываешь».

Куприян помолчал.

— А Ваську видел?

— Третьего дни на огороде у Федора Кривого водку пил, а как услышал, что становой, сейчас шиганул в лес… Только его и видели…

Оба замолчали. Куприян задумался, поводя широкими плечами.

— Ну, прощай, Купря! — сказал мужик.

— Прощай, — рассеянно ответил Куприян.

Мужик, которого звали Мозявым и который был самым захудалым мужиком в селе, и не думал, однако, трогаться с места. Лошаденка понуро щипала молодые побеги; Куприян задумчиво поглядывал на небо, соображая, что если наезжали урядник и становой, то не сегодня завтра надо ждать обыска и облавы. Мозявый тупо смотрел на Куприяна, моргая подслеповатыми глазками. Дождь все шуршал, шуршал тоскливо! По временам по лесу пробегал ветер. И тогда таинственный протяжный гул заглушал шуршание дождя, но потом опять начинался его тягучий шепот.

— Ты что? — спросил, очнувшись, Куприян. Мозявый вдруг оживился.

— А ты вот что, Купря, — быстро заговорил он, — ежели насчет бабы, так я тебе говорю — боюсь!..

— Что? — неласково переспросил Куприян.

— Егор домой пришел! — выпалил Мозявый.

Куприян невольно выпустил из рук вожжу, которую захватил было опять, без причины снял шапку, опять надел ее и пробормотал спавшим голосом:

— Вре…

— Правильно говорю, — с чувством возразил Мозявый. — Зачем врать? Я тебе, Куприян, бестолковый человек, правильно говорю: пришел седни и бабу бил… Матрену!

— Бил? — машинально переспросил Куприян.

— Смертным боем! — с форсом ответил Мозявый. Куприяна передернуло, точно ему сразу стало холодно.

Мозявый захлебнулся от возбуждения.

— Насмерть бил! «Чей парнишка?» — спрашивает… это Федька-то! «Какой, — говорит, — парнишка? Какая причина парнишке быть… — Федьке то есть… ежели твой законный муж то есть пять лет в отсутствии?» Бил бабу оченно.

Мозявый покачал головой.

— Ну? — хрипло протянул Куприян.

— Ну, Матрена и повинилась: так и так, мол… Потому то есть парнишка, а парнишке без причину никак быть невозможно. Ежели он точно пять лет…

Куприян сосредоточенно молчал, поводя плечами.

— Так ты бабу-то теперича брось. Плевое дело! Егор вчера под винной похвалялся: я его!.. Это тебя то есть. Да! Бутылку сам выпил… Питерский! «Я его!» — говорит… Говорю, брось бабу, и на село — ни боже мой! Ушибет Егор. Серьезный человек… Кулачищи — во!

Мозявый в темноте развел руками.

Куприян вдруг озлился.

— Ну, ну, проезжай! Чего стал?.. Кулачищи! Ты смотри у меня: живым манером лошаденку-то…

Мозявый испуганно взглянул на него и дернул лошадь. Колеса застучали по корням.

Куприян мгновенно успокоился.

— Эхма! — присвистнул он вслед Мозявому. — Фью! Тоже мужик называется! — презрительно сплюнув, добавил он, машинально прислушиваясь к слабому стуку колес, осторожно попрыгивающих по корням и кочкам в глубину леса.

Силуэт мужика, лошади и телеги постепенно стушевывался в темноте, стук становился слабей и слабей, смешался и исчез в шуме дождя. Куприян вздохнул, снял шапку, почесал затылок и задумался.

— Ишь, ты… вернулся, солдатский черт… не сдох, — пробормотал он. А баяли, дюже был болен… не то помер, не то помрет… Вернулся! Матрена-то теперь, чай…

Чувство ревности и мучительного недоумения охватило Куприяна. Он опять с трудом зашагал по дороге.

«Жаль бабу, — думал он, шлепая по лужам и путаясь в мокрой траве, забьет ее Егор… Зверь ведь, чистый зверь!.. Да и то, ежели по правде, ему тоже не очень-то… Другая, ежели бы на ее месте, отпор дала бы, а эта нет, не такая баба… смирная…»