Елена Долгопят - Физики

Он описал их приключения, чувствуя себя новым Стивенсоном. Как новый Колумб, он составил в черновиках подробное описание открытой ими планеты. И как новый Уэллс, он придумал и раскрыл ее тайны.

На этом первая часть книги заканчивалась и начиналась вторая, главная.

Никто не заметил их возвращения. При посадке они включили режим "невидимка". Они ведь не знали, что произошло на Земле за две сотни лет их отсутствия. Для безопасности они решили отнестись к ней как к чужой планете.

По всем правилам разведки они провели скрытые наблюдения. Затем, почти успокоенные, осторожно вошли в контакт. Наконец - открылись.

Восторгу землян не было предела. Космонавты считались погибшими. Теперь они воскресли. О них писали в прессе, их показывали по телевидению, с ними носились ужасно. Следили за здоровьем, за настроением. Наконец, волна спала, их оставили в покое, предоставили самим себе.

Они были свободны в свободном мире. На Земле был построен коммунизм.

Ганя описал коммунизм как рай. Его освещало Солнце, а освящала Любовь. К ближнему, к дальнему, к планете, к родному городку, к собаке на улице, всех и каждого - ко всем и каждому. И не только человек любил собаку, тигра и даже таракана, но и собака, тигр и таракан любили человека и друг друга. Никто никого не обижал, не притеснял, все как-то мирно уживались и были сыты, довольны, благостны. Ганя понимал, что загнул, но не имел власти над собой, - его вело.

Космонавты, люди шестидесятых годов давно канувшего в вечность двадцатого века (лучшие люди! - подчеркивал Ганя), погубили этот земной рай. Они разъели его, как ржавчина.

Такой поворот Ганя постарался сделать убедительным. Он показал, как один из героев схитрил, другой - обиделся. Третий - своровал. И все это они совершили в силу своих характеров, в силу своей природы, своего естества. И, как ни странно, в силу обстоятельств. Каких-то чрезвычайно, простодушно глупых, с точки зрения нормального человека шестидесятых годов.

- Послушайте, - задумчиво сказал прочитавший рукопись редактор. - Вы Достоевского читали?

- "Преступление и наказание", - ответил Ганя. И смутился. - Я в общем-то физик.

- Почитайте "Сон смешного человека". Да и в любом случае это никуда не годится. Надеюсь, вы и сами понимаете.

- Нет. Я думал, что неплохо написал. Интересно.

- Я и не говорю, что плохо. Хотя есть над чем поработать. Но вполне поправимые огрехи. Дело не в этом. Вы прочитайте "Смешного человека" и подумайте. И над тем, что же такое коммунизм, подумайте. И что такое советский человек. Мне даже скучно вам объяснять, право. Как взрослому правила дорожного движения. Посмотри налево, посмотри направо, дождись, когда загорится зеленый. Только не отчаивайтесь так. Я вовсе не хочу, чтобы вы ушли и пропали. Напротив. Я жду от вас еще рукописей. Вы умеете писать. Это почти диагноз. Интриги строите замечательно, композицию абсолютно правильно составляете. Даже удивительно. Впрочем, талант всегда удивляет. И то, что вы физик, не мешает. Вы как-то умеете не углубляться занудно в собственно научные проблемы.

- Да я вообще человек не занудный, - Ганя воспрял, усмехнулся.

- Это я заметил.

Через несколько лет Ганя стал известным писателем-фантастом. В интервью его часто спрашивали о физике. Он отвечал, что оставил науку.

- Большая наука, - говорил он, - как большой спорт, как музыка, как любое серьезное занятие, поглощает всего человека, требует постоянной, кропотливой, длительной работы. Сидеть на двух стульях невозможно. Даже гений не усидел бы. Такого уровня достигла современная наука, так стремительно движется вперед. Я уже почти не понимаю ее языка. Я отстал безнадежно, я спрыгнул с поезда. Жалею ли я? Иногда. Но что сделать, прошлого не воротишь. Почему спрыгнул с поезда? Пожалуй, отвечу искренне. От несчастной любви. Нет, я не всегда отвечаю искренне. А вы?

Первое время Ганя думал, что не сможет жить без Риммы. Он не кончил собой, ему и так казалось, что он умер. Но постепенно, как и должно быть (хотя и не всегда бывает), жизнь взяла свое. И Римма стала воспоминанием, горьким, сладостным, болезненным, но - нечастым.

9. Моцарт

Наверное, потому дед прожил так долго, что хотел увидеть внука взрослым. Хотел узнать, как сложится его будущее, кем он станет и каким, на ком женится, каких детей родит. Внук был залогом дедовой жизни. Гарантом.

Умер дед в девяносто лет. Умер тихо, во сне. В старом одиноком своем доме под несмолкаемый гул шоссе. Внук, уже солидный сорокапятилетний мужчина, отец двоих детей, программист и московский житель, приехал хоронить деда.