Анатолий Гаврилов: Берлинская флейта

Там была очередь, и я решил уйти, но опять-таки не ушел, а занял очередь. Было там многолюдно и шумно. Особенно шумной была там одна компания, и самым шумным в ней был человек с черной копной вьющихся волос и с блоковским профилем лица - он и хохотал громче всех, и руками размахивал. Подошла моя очередь, я взял стакан какого-то сока и коржик и направился было в угол потише, как вдруг стакан из моих рук выскальзывает, а коржик куда-то летит - шум, смех, хохот, даже аплодисменты, а тут уже и разъяренная буфетчица рядом - потерялся я окончательно, как вдруг рядом оказывается тот, самый шумный, развязный, он приказывает буфетчице немедленно замолчать, выхватывает из ее рук швабру, сметает осколки стакана в угол, хватает меня за руку, тащит к своему обществу, протягивает мне стакан с вином и предлагает всем выпить за любовь...

Уроки он мне стал давать, часто весьма жестокие.

Тенью его стал.

Неоднократно пытался бежать, но либо сам приползал, возвращался, либо возвращаем был.

Что ж, ты свободен, сказал он мне ровно год назад, на рассвете, в Афанасово, после очередной моей истерики.

Может, это все же еще не конец?

Может, можно еще что-то исправить?

Или уже все равно?

Люди, машины, дома.

Лес, тишина, безлюдье.

Стены, окно, потолок.

Пчелы меня всегда завораживали, говорит Стравинский.

Энтомологическое звучание хроматизмов, набирающие высоту пассажи флейты-пикколо, торжественность вагнеровских увеличенных трезвучий, трепещущие уменьшенные септаккорды.

В мае отец вывозил пчел, мать и меня в степь.

Появлялся, забирал мед, исчезал.

Торопился.

Мед - деньги - вино - друзья - женщины.

Мать умирает в степи от сердечного приступа.

Все уходит в высокий регистр, но тут же резко обрывается, и наступает гробовая тишина.

Люди, машины, дома.

Лес, тишина, безлюдье.

Стены, окно, потолок.

Алкоголь.

Ничего.

Как-нибудь.

Как-нибудь, что-нибудь.

Шум слева, шум справа.

Слева шумела река, справа шумело море, прямо восходило солнце, за спиной звенела степь.

Восходящее движение.

Нисходящее движение.

Верхний голос.

Нижний голос.

Ничего.

Как-нибудь.

Как-нибудь, что-нибудь.

Я вам не мальчик.

Я вам не мальчик и в советах ваших не нуждаюсь.

Как-нибудь и один справлюсь.

Как-нибудь и один, без тебя, справлюсь.

Впрочем, прошу принять уверения в моей искренней благодарности.

Луна.

Луна смотрит в окно.

Блюзовые вкрапления.

Тема поручена флейте.

Длительные пешеходные прогулки по городу и за городом.

Легкие сигареты, легкие вина.

Жизнь постепенно возвращается.

Родился я в красивой местности.

В первом классе у меня была похвальная грамота.

Дай чуть вперед. Дай чуть назад. Дай чуть вперед, и поехали назад. Дай чуть назад, и поехали вперед. Знак повышения, знак понижения, знак отмены.

Оса влетает в открытое окно и садится на занавеску, едва колеблемую тихим дыханием теплого осеннего вечера.

Что-то зимнее в этом сухом блеске подоконника, осы, занавески.

Слышен колокольный звон.

"А-сени-то-нет-а-сени-то-нет",- поет за окном какая-то птица.

А Сени-то нет.

Сеня - детское прозвище моего учителя.

Да, птица, здесь его нет.

Он сейчас в Афанасово.

Обычно в октябре он - там.

Там дачи, аллеи, пруд, лес, поле, дальний грохот сортировочной станции.

Почти вся его музыка написана там.

Почти вся моя музыка написана там.

Оса снимается с занавески, летит к столу, зависает над пепельницей, и пепел взлетает.

Луна.

Свет ее падает на картину, где луна освещает повешенного на дереве, а под деревом, опустив голову, стоит осел.

Сдвиг на полтона вверх - звук пустой и холодный.

Сдвиг на полтона вниз - звук пустой и холодный.

Стынет водка в рюмке одиноко.

Жаль, что тебя нет здесь.

Будь здоров, мой друг и учитель.

Здесь по-прежнему тепло и можно гулять в костюме, а дома уже холодно, и позднюю капусту за Шпалорезкой уже, наверное, срезали, да, срезали, подтверждает жена, воры срезали - и у нас, и у одинокой соседки слева, и у одинокой соседки справа, и они плакали, а она не плакала, а как у тебя? У меня? Ну, работаю, стараюсь. А вино? Вино? Ну, иногда. Веди себя хорошо. Хорошо. Мы скучаем по тебе. Я тоже. Обнимаю. Обнимаю.

Вечерние толпы гулящих, блеск металла, стекла, мрамора, музыка уличных музыкантов, ночной шум листвы и фонтанов, блеск проституток вдоль сверкающих витрин, одна из них кивнула мне, я пожелал ей удачи и побрел дальше, куда-то зашел, еще куда-то зашел, очнулся за столиком в пустом ресторане, официантка вопросительно взглянула, я допил остатки и побрел домой.

Читать дальше