Я Горбов - Асунта

Зато у Савелия и Розины установилась отличная дружба. Он постоянно повторял, что никогда еще завтраки и обеды не были такими сытными и вкусными и Христина такой чистенькой и веселой.

45. - ОГОНЬ.

Было ли это похоже на обвал, или на землетрясенье, или на какую-нибудь иную катастрофу? Или на объявление войны, на стремительное и кровопролитное сражение, за которым следует краткое перемирие, позволяющее подобрать раненых и убитых?

Асунта поправлялась и проводила много часов в тени липы, во дворе, где установили старое соломенное кресло. По большей части Христина играла тут же. В тот день все началось мирно. Розина хлопотала на кухне. Савелий ушел на довольно удаленную постройку и к завтраку его не ждали. Появился он в неурочный час из-за непредвиденного перерыва в работе. Асунта видела, как он, ее не заметив, пересек двор и вошел в дом. Она вспомнила тогда, что утром, чтобы перебрать белье, выдвинула ящик шкафа, в котором был конверт, и потом его не задвинула и конверта не прикрыла, так что, войдя в комнату, Савелий не мог его не заметить. А что он войдет, было очень вероятно, - он всегда, возвращаясь, заходил чтобы поцеловать Христину.

Сердце Асунты заколотилось. Собрав силы она, в свою очередь, вошла в дом и проникла в комнату. Савелий был там. В левой руке его был конверт, правой он вынимал из него исписанные Варли листки и свои собственные рисунки. Услыхав, что Асунта вошла, он повернул голову и взглянул ей в глаза.

Он больше казался удивленным, чем рассерженным.

{140} - Что это такое? - спросил он. - Почему это тут?

Неизбежность откровенного объяснения пробудила в Асунте решительность: ответы на вопросы, которых не могло не последовать, складывались сами собой.

- Как это сюда попало? - повысил Савелий голос.

- Конверт был в моем чемодане и я не хотела, чтобы ты об этом знал.

- И с каких пор ты это прятала? - закричал он.

- С тех пор как покинула квартиру Варли, - крикнула она, в свою очередь, - с тех пор как там кончилось твое "царство видений".

Дверь в кухне с шумом раскрылась и послышались скорые шаги: встревоженная слишком громкими восклицаниями Розина спешила узнать в чем дело.

- Что такое? - спросила она, растерянно.

- Уходи, - прохрипел Савелий и, обратясь к Асунте, продолжал:

- Мое "царство видений"? И ты смеешь говорить о моем царстве видений?

- Оно досталось мне, - ответила она, негромко, но без всякого колебания. - Тебе достался только дом. И огород.

- И ты вскрыла конверт, на котором стояло мое имя? Украла?

Он шагнул в ее направлении и ей стало страшно от исказившей его черты ненависти. Он посерел, шея его надулась, в глазах мелькнули желтоватые искорки.

- Зачем он тебе был нужен? - спросил он резко.

- Чтобы его хранить.

- Зачем тебе нужно его хранить?

- Потому, что он мой. Мальчик - мой.

Не спуская с нее взгляда, не обращая внимания на то, как дрожат ее ресницы, он, на ощупь, нашел край конверта, всунул листки и разорвал на две, потом на четыре части.

- Иди, - сказал он, крепко взяв Асунту за локоть.

Так он провел ее до кухни, где перепуганная Розина не смела произнести ни слова. Савелий отодвинул одну из кастрюль, посмотрел на пылавшие угли и бросил в них конверт.

- Вот твое царство, - услыхала Асунта, - и это еще не все.

Он вытолкнул ее во двор.

- Что вы делаете? - воскликнула Розина.

- Это тебя не касается!

Было жарко, было душно, солнце, приближаясь к зениту, сверкало {141} ослепительно. В небольшой тени липы, что-то лепеча и робко смеясь, играла Христина. Увидав отца и мать, она умолкла.

- Что ты хочешь сделать? - спросила Асунта, чувствуя, как все больше болит локоть.

Он не ответил. Он, как ей показалось, не совсем владел своими мыслями. Он то смотрел на нее, то на вышедшую на порог Розину, то на Христину, то оглядывал двор и дом.

- Говори, - приказала тогда Асунта.

Но он не послушался. Отпустив ее локоть, он выбежал со двора, большими шагами дошел до дороги, пересек ее и скрылся за перелеском.

- Мне больно, - простонала Асунта.

Все ее тело стало ей в тягость и она готова была его, со всеми его радостями и горестями, смехом и слезами, сном и бессонницами, без колебаний покинуть. Кругом ее открывалось другое и стон ее был, в известном смысле, тем же, чем бывает первый крик новорожденного, испуганного вдруг отовсюду подступившей неизвестностью.

Розина подошла, к ней и тронула ее руку.

- Идем, - сказала она. - Вам надо отдохнуть.

Она помогла ей раздеться, уложила, укрыла, дала холодного питья.