Худые становятся старше. Они красивы. И мой старик - тоже. В газете я прочитал, что умер Ким Ир Сен. Великий вождь и учитель умер, хотя обещал прожить еще лет двадцать. Я вспоминал корейских офицеров, которые учили меня премудростям восточной кухни в обмен на внеплановые занятия по русскому языку. Офицеры были маленькие и аккуратные, совсем не похожие на родных советских корейцев, продающих маринованную свеклу на базарах. Я почти успевал подружиться с ними, но вдруг они становились холодно-отчужденными и вскоре сменялись другими корейцами - такими же маленькими и аккуратными. И вот Ким Ир Сен умер. Мне, как в кино, показали тот, старый мир и этот. Потом сменились механики, вставили новую пленку, и пошел другой фильм. Умер Ким Ир Сен, и из старых киномехаников, тех, кому все время кричат "Сапожник!", остался один Кастро, который на другой стороне земного шара хранил свои социалистические завоевания. Меня привезли на офицерскую свадьбу. Приятель мой женился во второй раз, и я хорошо помнил его первую свадьбу. Тогда мы с Багировым приехали в Забайкалье. Была настоящая дальневосточная зима, и едва мы выпрыгнули из автобуса, как сразу утонули по пояс в снегу. Прямо перед нами ехал раскрашенный в зимний камуфляж БТР-80, который волок за собой тракторные сани. На броне вместо пупса сидел пьяный прапорщик с гармонью, а на санях приплясывала, гуляла свадьба. Жена бросила молодого лейтенанта через год. И вот он женился по второму разу, а на следующий день улетал в Душанбе - к новому месту службы. Нас роднила давняя любовь к горам, к перемещению по их складкам и, несмотря на то, что виделись мы редко, радовались друг другу, как мальчишки. Только вот Багиров куда-то пропал, и некому, кроме меня, из нашей старой компании было поздравить новобрачного. Я поднимал стакан, желал молодожену добра и боялся за испуганную невесту с большим животом, потому что уже отвык бояться за друзей, а за девочку еще можно было бояться, хотя она знала, что выходит замуж за офицера. Было это на окраине, и были на этой свадьбе родственники - деревенские мужики и бабы - откуда-то из-под Рязани. Я стоял на балконе с полковником Генерального штаба. Полковник ждал служебную машину, а пока рассказывал мне о жизни. - Нет, - говорил он, - если проведут совместные учения с американцами, я уйду из армии... У меня над столом две фотографии - капитуляция Германии и то, как наш министр иностранных дел подписывает договор о разоружении... Уйду, мне и так по восемьсот баксов в месяц капает - от коммерции... Но в спину нам уже билась песня, слаженная, чудесная, звучал чистый сильный голос жениха, и такие же чистые голоса крестьян подхватили ее. Песня отражалась от стен, звенела неиспользованными бокалами в серванте... "Когда она умолкнет, - думал я, - ждет меня долгое путешествие домой. Вот уж и друг мой заводит свой мотоцикл под окном, все не может завести, но заведет несомненно, и помчимся мы по ночной Москве". Однако вспомнил я и о старике, который ждал меня дома. Нельзя было удаляться слишком далеко от старика, который не всегда способен найти себе пропитание сам. Я вспомнил о том, как кот из нижней квартиры выползает на подоконник и спит на солнце, а просыпаясь, выглядывает в открытое окно: что там, на улице? Не идет ли загулявший с вечера хозяин?.. Чем-то он был похож на моего старика. В начале лета были у меня разные дела, и очень хотелось выполнить их все по списку. Но дела жили независимо от меня. Время наставало предотъездное, а путь лежал - на Кавказ. А потом, уезжая, очень хотелось вернуться и упорядочить свою жизнь, но знал я, что на обратной дороге желание это пройдет. Так и случилось. Но пока я сидел перед огромным письменным столом Иткина и получал указания. - Вам передадут отчет, - говорил он. - Вы получите все бумаги, но запомните: больше всего меня интересует нефтеперерабатывающий завод. Нужно понять, что с ним сейчас происходит, а важнее всего - что с ним может произойти. На этот раз я ехал с напарником. У меня было свое дело, а у него свое - мы не интересовались подробностями. Напарник мне достался огромный, тоже похожий силуэтом на овал, однако меня мирила с ним его молчаливость. Только в поезде, разглядывая через окно красивых женщин на станциях, он произносил оценивающе несколько слов: - Вот елки зеленые. Что это означало, я не знал. А в южной республике, куда мы ехали, творилось что-то странное. Рубили головы подчиненным одного человека. Этот человек был бывшим командиром президентской гвардии, а теперь стал кем-то совершенно другим.
Читать дальше
