Взошла луна и осветила их обоих. Уже другое было у нее лицо. Лицо русалки, очаровательное, волшебное, и казалось, вот-вот спадут с нее ее платья и прильнет он к ней дрожа от восторга, и умрет в ее объятиях. И сильнее кружилась голова, и, чувствуя себя, как пьяный, он весело болтал и смеялся, подавляя дрожание голоса, подавляя иногда прямо безумное желание броситься и целовать ее. Подавляя, потому что боялся, что не встретит в ней отклика, потому что после этого произойдет вдруг что-то страшное и позорное. И он опять и опять всматривался в нее и мучительно решал, что она теперь чувствует и переживает.
Поезд резко остановился, и в темноте раздался голос кондуктора с платформы:
– Троянов Вал!
– Ваша станция? – разочарованно спросила она.
– Я проеду до конца участка.
Еще четыре часа быть с ней.
– А может быть, вы спать хотите?
– Я?
Она рассмеялась.
– Боже сохрани. Я минутки не засну, потому что одна, потому что буду бояться! Ах, как я рада, что вы едете дальше. Сколько еще времени мы проведем вместе?
– Четыре часа.
– Будет шесть. Скоро светать будет.
Поезд опять мягко понесся в лунную волшебную даль.
– Ах, как хорошо! – радостно говорила она.
– Как в сказке, – отвечал ей Карташев, – мы с вами летим на крыльях. Вы русалка, волшебница, я обнял вас, потому что иначе как же? Я упаду и разобьюсь, бедный смертный. А вы протягиваете вперед руку, и по вашему властному движению все с волшебной силой меняется и превращается в такое чарующее, чему нет слов. Только смотреть, и молиться, и целовать, если б только можно было… Ай, как хороша, как прекрасна жизнь! Хочется кричать от радости!
Стало светать, взошло солнце, и опять другим, новым казалось ее лицо. Теперь ее густые волосы разбились, и в их рамке выглядывало утомленное, слегка побледневшее ее лицо и большие серые глаза с черными ресницами.
Вот и последняя станция. Теперь поздно уже броситься и целовать ее. И слава богу.
Они сердечно прощаются, и Карташев целует ее руку.
Поезд отходит, Карташев стоит на платформе, она смотрит из окна вагона. Теперь Карташев дает волю себе и глазами целует ее глаза, волосы, губы, плечи… И, кажется, она понимает это и не отводит больше глаз.
И мучительное сожаление сжимает его сердце: зачем, зачем так скоро и бесследно пронеслась эта ночь?
Целый день после бессонной ночи Карташев чувствовал себя как в тумане. В этом тумане перекрещивались беспрестанно текущие дела, воспоминания о двоюродной сестре Сикорского, воспоминания о невесте.
И в зависимости от охватывавших его воспоминаний то кровь бурно приливала к его сердцу, то казалось, что слышит он какую-то далекую нежную музыку, с ясным, грустным и в то же время успокаивающим мотивом. Но в то же время текущие дела линии требовали непрерывного напряжения, и он, отдаваясь на мгновение этим воспоминаниям, гнал их от себя.
Под вечер помощник затащил его к себе на ужин, где также была и княгиня и князь.
Карташеву казалось, что в последнее время князь относился к нему подозрительно и всегда особенно усиленно подкручивал свои усы кверху, когда встречался с Карташевым.
Очевидно, то, что Карташев жених, успокоило князя, и теперь он был опять веселый и ласковый.
А княгиня, напротив, была сосредоточенна и выжидательна.
После ужина князь и княгиня ушли на станцию, помощник занялся заказами на завтрашний день, а Карташев пошел к себе.
Придя домой, он быстро разделся и лег. Усталость приятно охватила его, и он быстро и крепко заснул.
Проснувшись на другой день, Карташев сразу подумал о своей невесте. В противоположность вчерашнему теперь она стояла на первом плане. Он отчетливо видел ее скромную фигурку, ее из шотландской материи тальму, ее розовую рабочую шкатулку. Он опять сидел с ней рядом на корме парохода, следил за бурлящим следом винта и говорил.
Ему захотелось писать, и он сел за письмо к ней:
«Милая, дорогая моя, радость моя! Взошло солнце, и я проснулся, и первая мысль о тебе. Как это солнце – ты своими лучами сразу осветила и согрела мою душу, и я сажусь писать тебе, моему источнику света, чистоты, ласки. Я знаю, что я не стою тебя, но тем сильнее я стремлюсь к тебе, я хочу быть с тобой».
Карташев писал и писал, лист за листом, поданный кофе остыл; приемная наполнилась обычными посетителями, в комнату наконец заглянул его помощник.
– Я сейчас, сейчас… Принимайте их покамест.
– Да не хотят они разговаривать со мной.
Читать дальше