Николай Гарин-Михайловский - Инженеры

– А, как это ужасно! Деля, милая, мы никогда пальцем не тронем наших детей.

– О, боже мой, конечно, нет!

И они еще раз горячо поцеловались.

– Я как будто, – говорил Карташев, – теперь, когда побывал с тобой здесь, никогда с тобой не разлучался. Ах, как хорошо это вышло, что мы поехали на кладбище, сюда. Мы опять и уже вдвоем родились здесь и с этого мгновения вместе, всегда вместе пойдем по нашему жизненному пути.

Они шли, держась за руки, и она молчаливо горячим пожатием отвечала ему.

– Еще на колодезь зайдем, откуда я вытащил Жучку.

По-прежнему там было тихо и глухо.

Карташев заглянул и сказал:

– Какой мелкий: не больше сажени, а тогда казался бездной без дна. Все как-то стало меньше – и сад и дом… Все тогда было больше…

Лестница уже стояла у стены, и около нее Еремей.

И Еремей уже не тот. Еще худее, выросла большая белая борода. За Зоськой умерла и толстая мать его Настасья, звонко кричавшая, бывало, сыну:

– А сто чертей твоему батьке в брюхо!

Другая теперь, злая, как ведьма, такая же худая, как и Еремей, ест поедом покорного, тихого, всегда бессловесного Еремея.

– Как здоровье Олимпиады?

Еремей махнул рукой и ответил неопределенно:

– Живет! На базар, бес, ушла…

Карташев дал ему двадцать пять рублей, и на бесстрастном лице Еремея сверкнула радость.

– Дай, боже, – говорил он, поддерживая лестницу, – щоб счастье, богатство було, щоб не перебрали всех денег…

На этот раз и благополучно взобрались, и благополучно спустились на другую сторону.

Домой приехали только к часу.

Их встретили все с радостными возгласами, поздравлениями и вопросами, где они запропали.

– Послушай, – весело кричал издали Сережа, – поддержи коммерцию и не выдай: я держал пари на сто рублей, что вы уже обвенчались? Неужели проиграл? Войди в мое положение…

Когда подошли и увидели расцарапанное лицо Аделаиды Борисовны, опять забросали вопросами: как, что случилось? А Сережа громче всех кричал:

– Ну, я выиграл, выиграл: повенчались, и он уже побил свою жену!

Когда выяснилось, откуда эта царапина, раздался общий вопль:

– Тёма!

И все смеялись, тормошили Карташева и кричали:

– Тёма сумасшедший!

Евгения Борисовна качала головой и с ласковым упреком говорила сестре:

– Как же ты согласилась лезть на стену?

Маня кричала:

– Нет, кто, кроме Тёмы, придумает в первый же день тащить свою невесту на стену и прыгать оттуда? Во всяком случае, Деля, ты видишь, как опасно за этим господином слепо следовать. Именно с ним и надо всегда и за него и за себя все обдумывать, а иначе он заведет вас в жизни в такие круги, из которых и выхода не будет.

Аделаида Борисовна ласково и весело посмотрела на жениха и ответила:

– Куда он пойдет, туда и я пойду, и всегда будет выход.

– Деля, Деля! Погибла…

Сережа отвел брата и сказал:

– И я погиб: как теперь заплачу проигрыш?

– Кому ты проиграл?

– Положим, самому себе… От этого меняется разве что-нибудь?

– Ничего не меняется, и я плачу за тебя проигрыш.

– Я всегда знал, что ты благородный человек: давай деньги!

Когда все успокоились, Евгения Борисовна, скромно и в то же время торжественно, подошла к Карташеву и сказала своим обычным наставительным тоном, слегка картавя:

– Я поздравляю от души вас и Делю. Сделайте ее счастливой… – И, улыбаясь, прибавила: – Старайтесь больше не царапать ее: пусть этой царапиной ограничатся все неприятности вашей будущей семейной жизни…

Отъезд был назначен на другой день.

Аделаиде Борисовне надо было кое-что купить на дорогу, и после завтрака она с Карташевым поехали в город.

В магазине золотых вещей Аделаиде Борисовне понравилось миниатюрное золотое колечко с маленькой жемчужиной.

– Это детское кольцо, – сказал приказчик.

Но Аделаида Борисовна примерила, и оно нашло на ее мизинец.

Кольцо стоило восемь рублей, и Карташев купил его. Он хотел еще покупать, но Аделаида Борисовна твердо сказала:

– Это кольцо я буду всегда носить, когда вас не будет около меня, я буду смотреть на него и думать о вас. Но больше я ничего не хочу. Это такой старый и неприятный обычай дарить своей невесте.

Карташев вспомнил подарки Неручева, когда он был женихом Зины, – бриллиантовый фермуар, аметистовый прибор, – все это были такие дорогие вещи, и в то же время охватывало, смотря на них, такое тоскливое чувство, так холодно сверкали те камни, и где они теперь?

– Я тоже с вами согласен, – ответил он. И, улыбаясь ласково, тихо спросил: – Опять на «вы»?