Лев Гунин: Муравей (фрагмент)

Ритм! Вот что отличало монреальскую толпу от московской. В Москве толпа двигалась вблизи на 12 восьмых, издали - на 2 вторых, перед подземными переходами - на 4 четверти: Эй, дуби-и-нушка, ухнем! В Монреале каждый двигался в своем ритме: эта дама с портфелем - на 3 четверти, прихрамывающий мужчина на 5 четвертых, порхающая юная особа - на 3 восьмых, молодая пара - на 3 четверти. Вот на углу, под самым окном, появился и переходит улицу красивый молодой человек с зачесанными кверху волосами, с высоким лбом, в костюме. Несмотря на жару - н его лице ни единой капельки пота. Кто он? Откуда? На каком языке он говорит? Где живет? Женат ли? Как было бы фантастически интересно знать ответы на все эти вопросы только взглянув на человека!

Наташа уже не играет. Она сидит, решив сделать небольшой перерыв. До тринадцати лет она всегда приходила сюда вместе с отцом. Он сидел тут и ждал, всегда с ней в классе, иногда подшучивая над ее игрой. Чаще он сидел на подоконнике, и Наташа могла видеть, какой у него красивый профиль, профиль полководцы или героя. Тот парень на улице напомнил ей отца: похожий разрез глаз, похожий профиль... С тринадцати - четырнадцати лет папа стал только приводить Наташу сюда, а сам сразу же убегал писать свои романы. Вот и сейчас Наташа была в классе одна, сидя на подоконнике и глядя на улицу. Ее перерыв, скупо выделенный самой себе, заканчивался, и она собиралась уже слезть с подоконника и сесть за клавиатуру снова, когда тот же молодой человек, что привлек ее внимание раньше, снова появился на улице, только теперь на другой стороне. Кого он ждет? Свою девушку? Друга? А, может, он наркотический дилер? Вон как нервно вышагивает в сторону остановки: туда - сюда. В ее голове возникает тема ми-минорной прелюдии Шопена, той самой, которую она особенно любит. В ней - вся сущность трагедии жизни, тонкая ранимость трепещущей, одухотворенной натуры, мгновенно отзывающейся всеми струнами души, как арфа на движения пальцев арфистки. Ей хочется немедленно попробовать убрать акцент с третьей ноты "си", сделать вместо динамического внутренний, артикулярно - смысловой, акцент, а звучание левой руки сточить до ажурного шлейфа. Она подбегает к роялю, прикасается к клавишам - и чувствует, как воображаемое тело рояля начинает податливо трепетать - как будто это ее собственное, Наташино, тело. Потом она играет так называемый Революционный этюд Шопена, потом - Четырнадцатую прелюдию Скрябина, потом... Но кого (все-таки, интересно) ждал тот молодой человек, внизу, на улице Шербрук? Он заинтриговал, активизировал ее воображение, натренированное ежедневными эмоциональными упражнениями. Его гордая осанка, его аристократический вид не выходят у нее из головы. Проникнуть бы хоть ненамного в его мысли, подсмотреть хотя бы одним глазом его жизнь! Это так недоступно, а потому интересно... Она собирается начать Двадцать шестую сонату Бетховена, как вдруг дверь открывается: она забыла запереть ее изнутри! Что сейчас будет! Станут спрашивать, кто она, что она тут делает... Дверь открывается шире и ... о, чудо! - в двери появляется голова того самого молодого человека с улицы. Она может говорить сейчас только глазами и бровями, и ее брови описывают, наверное, самый выпуклый в мире вопросительный знак. "Excuse me, - слышит она мягкий, интеллигентный тенор, - are you the one who really played here?" - " Why, - только и может выдавить из себя она.

I just wanted to see who played so ... so ... cute. Peut-кtre vous prйfйrez parler Franзais? - медленно добавляет он.

Она кивает по инерции, хотя уже слышит в его французской речи страшный русский акцент (его английский был безупречен).

Est-que c`est correct si nous allons parler Russe? спрашивает она. Да, я говорю по-русски, - теперь удивленно вскидывает брови он. В свои 14 с половиной лет она выглядела на год-полтора младше, но по ее взгляду можно было определить, что она уже не ребенок.

Властный зов старшей по этажу прерывает ее воспоминания. Наташа покидает номер 718 и спускается вниз. Только тогда, когда руки ее снова заняты монотонной работой, она мысленно опять оказывается в том же классе на 3-м этаже с видом на Шербрук...

Да, я говорю по-русски, - теперь удивленно вскидывает брови он. - Я проходил по коридору, и вдруг слышу: что такое? стиль, что ли, полностью изменился? Дело в том, что в том, что мой партнер по фортепианному дуэту очень любит заниматься в этом классе по ... субботам. Клянется, что тут ему играется необыкновенно легко. Открываю дверь, и вдруг - вы...

Это Вы его ждали там внизу, на Шербрук, да?

Да... Вы, конечно, видели меня из окна... Так Вы не заниматься приходите сюда, а улицу созерцать, значит?