Лидия Чарская - Дурнушка

Ее чуть-чуть загримировали ради условий эстрады, и она казалась прехорошенькой девочкой. Костюм субретки удивительно шел к ее типу: коротенькая юбочка обнажала стройные ножки в туго натянутых шелковых чулках. Белый чепчик, изящно наколотый поверх пышной прически, удивительно красил ее головку. Играла она очень мило, стараясь подражать какой-то актрисе, виденной ею не раз во французском театре. Все это было ново и забавно, и ей усиленно аплодировали, особенно из первых рядов, где сидели наши родственники и знакомые.

Наконец, Лили и Кити, изображавшая хозяйку Лили по пьесе, ушли с эстрады под гром неистощаемых аплодисментов.

Их сменила приглашенная певица, потом артист, игравший на скрипке и, наконец, очень талантливая пианистка, игрою которой и закончилось первое отделение.

В антракте Водов извинился и покинул свое место рядом со мною. К нам стали подходить наши многочисленные знакомые и завязался обычный пустой светский разговор, к которому я все еще не могу привыкнуть, как это ни странно.

Началось второе отделение концерта, и Водов вышел на эстраду.

Не знаю почему, но сердце мое дрогнуло.

Он обвел публику спокойным взглядом и начал свою декламацию.

Это были стихи, которых я не встречала еще в печати, очевидно, не выпущенные в свет, чудесные и мелодичные, как музыка.

В них говорилось о том, как молодой поэт читал свою поэму во дворце короля. Вокруг него толпятся вельможи и рыцари. Прекрасные дамы, в драгоценных уборах, дарят ему свои улыбки. Сам король, маститый старец, сходит с трона, чтобы воздать должное молодому артисту. Но он ничего не видит, ничего не слышит. Ему не нужно похвал нарядной толпы, не нужно льстивых улыбок холодных красавиц… В самом отдаленном углу зала сидит его дорогая. На ней нет драгоценного убора, ни нарядного платья, но ее приговор дороже ему и милее льстивых речей первых красавиц королевства. Она поймет его поэму лучше всей этой суетливой и льстивой толпы, потому что сама она слагает песни, любимая музами не менее самого поэта. Он пробирается к ней через шумную толпу гостей, берет ее за руку и говорит ей, что она — избранница его сердца…

Водов кончил, а я все сидела, как приговоренная к смерти, боясь вникнуть в смысл только что прочитанного, боясь поверить своему счастью.

Эти звонкие рифмы, эта неподражаемая мелодия стиха посвящались мне. Нельзя было не понять, что тема схвачена не из мира фантазии, что Водов применил свое произведение или написал его, может быть, даже в честь новой зарождающейся между нами дружбы. Поэт, читающий в королевском дворце, — он сам, скромная девушка, любимая музами, — я.

Это ясно и понятно, как Божий день! Но чем? чем я заслужила такое счастье? Господь Великий и Милостивый, да неужели же, неужели же я могла произвести впечатление на этого талантливого человека?

В зале неистово аплодировали. Водов кланялся направо и налево с гордым достоинством, свойственным только избалованным судьбою людям. Я взглянула на него и вспыхнула до корней волос ярким румянцем смущения. Они, эти прекрасные глаза, смотрели мне прямо в зрачки с освещенной эстрады, а слегка побледневшие от волнения губы чуть заметно улыбались мне, только одной мне.

В эту ночь я не смыкала глаз до рассвета. Я горячо молилась и благодарила судьбу. Я, религиозная по натуре (мой отец внушил мне с первых лет детства любовь к Богу), и в дни скорбей и радостей всегда обращалась к Великому помощнику. Молитва подкрепила меня. Тихое счастье обвеяло меня своими крыльями. Мне казалось, что жизнь прекрасна, когда есть в мире человек, который ценит меня.

На днях приезжал с визитом Водов. Я забыла сказать, что тетя в вечер концерта пригласила его к нам.

Приехал неожиданно, в то время, когда я меньше всего думала о нем. Я сидела одна в маленькой приемной, с томиком Тургенева в руках, в ожидании Лили, обещавшей заехать за мною для прогулки со своей компаньонкой.

Едва лакей успел доложить о нем, как он уже был подле меня. Я скорее почувствовала его, нежели увидала. Он внес с собой струю морозного воздуха и какую-то особенную бодрость.

— Как только княжна, ваша тетушка, позвала меня, к вам я, как видите, сразу воспользовался ее приглашением, — первое, что сказал он, пожимая мою руку.

Я стояла потерянная, сконфуженная, забыв обязанности хозяйки, выронив томик Тургенева из своих дрожащих рук. Водов поднял книгу и положил ее на стол, все еще не сводя с меня взора.

И вдруг точно что подтолкнуло меня. Сделав над собою невероятное усилие, я отбросила досадное смущение и спросила: