Лидия Чарская: Первый день

Но молодая Сокольская только упрямо покачала головой.

— Я была совсем другой. Я блестяще кончила институт с золотой медалью и помогаю вам давать образование сестрам, этим негодным тупицам. Я учу их языкам и даю возможность этим не брать в дом француженки, немки и англичанки. Вы это отлично знаете, maman… Дарья Васильевна! Вы должны мне помочь своим влиянием. От maman помощи не жди!

И, резко отодвинув свое кресло, Натали захватила книги с собой и направилась к двери. Через минуту она, однако, вернулась снова.

— Вас зовут Дарьей Васильевной? — произнесла она, обращаясь к Даше. — Согласитесь сами, мадемуазель, что это звучит не слишком мелодично. Мы будем называть вас мадемуазель Долли, если вы не имеете против этого ничего. Не правда ли?

Даша, y которой голова шла кругом от мысли о перспективе провести, может быть, целые длинные, бесконечные годы в столь почтенном семействе, поспешила ответить, что она ничего не имеет против нового имени.

И вполне, по-видимому, удовлетворенная её ответом, Натали исчезла из столовой.

В глубокой задумчивости сидела за столом Даша. В её голове уже зарождалось малодушное решение отказаться от места и, бросив все, умчаться сегодня же в Москву.

Но тут перед её внутренним взором выплыли хорошо знакомые и дорогие личики Маши и Сережи, ради которых она, Даша, должна принести себя в жертву, должна смириться и в тяжелом труде зарабатывать свой хлеб, чтобы дать возможность подняться на ноги своим юным сестре и брату.

Она так глубоко ушла в свою задумчивость, что не слышала, как в столовой появились её воспитанницы, одетые в коричневые платья и черные переднички, как гимназистки, но с туго завитыми кудерьками на лбу.

Они уселись за стол и с тихим смехом, подталкивая друг дружку, глазами указывали на задумавшуюся гувернантку.

Наконец, выскользнувший из рук Полины стакан, разбившийся вдребезги, вывел Дашу из её оцепенения.

— Наконец-то! — громко расхохоталась Валя. — Мечты, мечты, где ваша сладость! — запела на всю комнату шалунья.

— Валя! Не смей петь за столом! — придавая своему добродушному лицу строгое выражение, проговорила Екатерина Андреевна, хмуря светлые, точь-в-точь такие же как y дочери, брови.

Это как бы послужило сигналом к дальнейшему. Обе девочки вскочили как по команде и бросились к матери. Валя буквально повисла y неё на шее, целуя в лицо, в нос, в глаза и в щеки. Полина тянулась губами к черному пятнышку на шее матери и приговаривала:

— Моя родинка! Славная, вкусная, милая моя родинка! Мой мамусик, мусик, дусик! Вкусный мусик, добрый! Хороший, и мой, мой, мой!

— Врешь, мой! Я люблю мусика больше чем ты?

— Нет, я больше!

— Нет, я, я, я, я!

Екатерина Андреевна тщетно отбивалась от этих бурных ласк, a с лица её так и не сходила добродушно-блаженная улыбка.

Взгляните только, как мои девочки любят меня! — казалось, говорила эта улыбка, — и о них еще могут говорить, что они злые дети.

Но Даша оказалась гораздо дальновиднее счастливой матери. Она сразу поняла, что тут совсем не играет роль чувство любви и потребность ласки, просто девочкам хочется пошуметь и повозиться, а, кстати, и поспорить друг с другом. Поэтому, она решила сразу прекратить сцену излияний:

— Ну, дети, довольно. Идем в классную. Я проэкзаменую вас и сделаю расписание наших занятий — произнесла она голосом, не допускающим возражений и решительным шагом направилась к двери.

Что-то властное звучало в этом голосе и было во всей небольшой, но полной достоинства фигурке молодой девушки, и это передалось детям.

Полина и Валя оставили в покое мать и, гримасничая за спиной гувернантки, все-таки покорно последовали за ней.

Увы! сегодняшний день готовил немало неприятных сюрпризов Даше.

Она пришла к этому печальному заключению, как только очутилась со своими двумя воспитанницами в большой светлой комнате с двумя столиками y окон и с большим трюмо, поставленном в простенке между окон.

Почему в учебной комнате находилось это трюмо — никто не объяснил Даше. A самой ей не хотелось спрашивать об этом y её учениц, так как каждая минута, предназначенная для занятий, оценивалась на вес золота молодой девушкой.

— Дети, — начала Даша, когда девочки поместились по обе стороны её за столиками, причем Валя строила невозможные гримасы в зеркало, a Полина, болтая ногой, вызывающе поглядывала на новую гувернантку. Казалось, от их прежней утренней симпатии к Даше, вызванной первым впечатлением, теперь не оставалось и следа.