И вдруг иная мысль прожгла его мозг. В сущности разве принесет ему удовлетворение смерть Зои и её избранника, — о этого слишком мало. Разве может он, совершая казнь этих двоих, указать им мотив, руководящий его отплатой, особенно ей, Зое, которой он так слепо верил и на которую надеялся, как на самого себя? Да, он любил эту статную, рослую Зою, любил её ярко выраженную славянскую красоту, её милую беспечность и ребячливую веселость. Но теперь, сейчас он ненавидел ее, эту Зою, погубившую все его надежды, насмеявшуюся над ним.
О, он сумеет жестоко отмстить и ей, и этому мальчишке, укравшему у него её любовь, и упиться своей местью во всякое время. Смерть — слишком большая роскошь для них. А пока, пока…
И Карл весь дрожал от ненависти, бешенства и злобы.
Незадолго до солнечного заката вошли немецкие отряды в город, а на другое утро уже началась оргия всяческих насилий и издевательств над мирными обывателями Энска.
Среди ночи одиноко и гулко протрещал провокаторский выстрел, за ним другой, третий. На рассвете немецкий майор — комендант — нарядил следствие, и пруссаки, с пьяных глаз впотемках перестрелявшие своих же солдат, нагло заявили, что выстрелы раздавались из домов обывателей.
В полдень у здания магистрата, где находилось теперь комендантское управление, показался хромой юноша с пылающими глазами, с бледным без кровинки лицом. Он потребовал у часового, чтобы его провели к майору-коменданту.
Краснощекий, упитанный, с вытаращенными глазами немец-майор принял Карла Гольда, заставив прождать добрый час в передней. После двадцатой кружки пива и дымя зловонной немецкой сигарой, майор, стоял, как будто, не совсем твердо на ногах.
— Вам что надо? — довольно нелюбезно бросил он Карлу по-немецки.
Но тот не смутился приемом и ответил вопросом на вопрос:
— Господин майор, вы, должно быть, желаете точно узнать дом, откуда стреляли по вашим доблестным воинам?
Майор прищурился и покрутил задранные кверху усы, которые он носил с особенной торжественностью, подражая своему кайзеру.
— Ну?
— Я могу указать дом, откуда стреляли, — не сморгнув глазом, произнес Карл.
— Великолепно! Мои солдаты пойдут за вами. Господин лейтенант, потрудитесь проследовать за ним! — бросил майор маленькому, с осиной тальей прусскому офицерику, юлившему около него и тоже довольно-таки основательно «заложившему за ворот», потому что на ногах он держался не лучше своего майора. Вырвав листок из блокнота с наскоро набросанными на нем строками, начальник передал его своему подчиненному, изрекши при этом: — Расстреливать этих свиней без сожаления!
В ту же минуту лейтенант, как на пружинах, выскочил за дверь, дав знак Карлу следовать за ним. У крыльца их ждал наряд из нескольких солдат.
С тем же смертельно бледным лицом и стиснутыми зубами Карл Гольд двинулся вдоль улицы рядом с прусским лейтенантом впереди отряда. На каждом шагу им попадались трупы. Целыми массами расстреливались ни в чем неповинные жители после злополучной немецкой перестрелки и лежали неубранными среди луж крови. Очевидно их запрещали убирать.
Карл узнал в убитых кое-кого из знакомых. В другое время он отдал бы большую часть внимания погибшим, сейчас же ему было не до них. Вся его душа томилась и горела одной только жаждой мести.
Вдруг он остановился. Остановился и немецкий отряд. Впереди пустыми окнами глядели на улицу казармы. Дальше белели здание приемного покоя и небольшая пристройка квартиры Карповского.
— Здесь! — произнес смертельно бледный Карл и, подняв руку, указал на пристройку к белому зданию.
— Туда! — коротко указал солдатам пруссак, и те бросились чуть не бегом к белому домику.
Карл добежал до крыльца вместе с ними и, войдя в сени, притаился за дверью.
Старуха Карповская вместе с дочерью и Стасем Вишневским сидела за столом. Пред ними дымилась миска с горячим супом, но никому и в голову не приходило думать о еде. На Зое лица не было, и глаза молодого Вишневского с тревогой и грустью следили за каждым движением девушки.
Целое утро в городе гремели выстрелы, слышались крики и стоны. Целое утро Станислав пробыл здесь, охраняя любимую девушку. Карл не показывался, Карл пропал, забыв как будто и думать о Зое. Конечно он, Стась, сумеет постоять за нее, за свою милую Зою.
И сейчас он думал об этом, глядя на её бледное лицо, старавшееся во что бы то ни стало сохранить спокойствие. О, как он любил ее! Как хороша она даже сейчас, в минуту высшей тревоги и страха за свою судьбу! Его дядя — ксендз, гордый, надменный шляхтич; он конечно не позволит ему жениться на маленькой мещаночке. Но разве он, Стась, послушает дядю, да еще теперь, когда его сердце бьется для Зои, исключительно для неё одной.
Читать дальше