Елена Холмогорова - Трио для квартета

Делать было нечего. День был давно назначен, и теперь он наступил. Наглотавшись таблеток, Маша спустилась к машине. Они с Сережей и Верочкой ехали в гости в Лунёво. Верочка трещала без умолку, у нее появился новый поклонник, а Маша была не в состоянии снизойти к девичьему эгоизму и всерьез обиделась на племянницу, которую не занимала свалившаяся на тетку депрессия. Глянцевые листья на деревьях, уже доросшие до привычных летних размеров, являли контраст очертаний и цвета - он был еще ненастоящий, без малейшего налета пыли даже по обочинам шоссе, на траву было неловко ступить, как бывает жаль оставить следы на только что выпавшем снегу.

В Лунёве их ждали. Как ни убеждали Сережа с Машей, что угощенье - их забота, стол, конечно же, был уже "собран". И копченая колбаса с бужениной, и сыры трех сортов, и консервы с экзотическими этикетками, тут же водруженные на новую (как бы не по случаю такого праздника купленную) клеенку, поражающую воображение яркостью и аляповатостью огромных цветов и неперебиваемым никакими кулинарными ароматами запахом не то резины, не то какого-нибудь полихлорвинила, утонули среди необъятных мисок с картошкой, соленьями-маринадами, блюд с селедочкой, салом и непременной царицей стола "жаренкой" - яичницей, на которую, наверное, не меньше недели трудились все наличные луневские несушки. "Гжелка" и "Каберне" смотрелись почетными гостями, хотя бутыли с самогоном и кувшины с наливками имелись в достаточном количестве. На каждый день продукты можно было купить в сменившем сельпо супермаркете, но праздничный стол пока оставался незыблем.

Собрались все, кто помнил их семью, человек пятнадцать. Пришли нарядные, Маша подумала, что не отправишь сюда, как встарь, вышедшую из обихода одежду. Кого-то она помнила, хотя и узнавала с трудом, чьи-то черты вдруг вспыхивали в неожиданно рассказанном эпизоде, но это было неважно оказалось, что их семья, и она, Маша, все эти годы существовали здесь, жили в мифологии Лунева, о них говорили новым поколениям дачников, иногда даже ставили в пример. "Вот как получается, - думала она, - мы не ведаем даже того, где в данный момент находим

ся, - словом или мыслью, - кто говорит или думает о нас. Что же можем мы знать о том, что происходит за чертой, которую перешагнули Балюня и Митя? Люди кичливы и самоуверенны, а на самом деле и впрямь - песчинка мироздания". Ее в последнее время часто тянуло философствовать, она даже иногда разговаривала сама с собой и все чаще заполняла голубоватые странички Балюниной "Амбарной книги".

Тем временем выпили, закусили, помянули, как положено, с легким всхлипыванием, маму, мало ей, мол Бог отпустил, а какая хорошая была женщина, потом с печалью, но с почетом Балюню, девяносто прожить, так бы каждому, поохав, обсудили, как только-только Верочку в коляске возили, и, исполнив долг, расслабились. В ответ на Сережины расспросы подробно, перебивая друг друга, стали рассказывать, как теснят их новые хозяева жизни, сколько народу дома свои попродавали, кто по доброй воле, а кто под нажимом.

- Тетя Тоня, а вам дом продать не предлагали? - поинтересовался Сережа.

- Еще сколько раз! В Москве квартиру сулили, да еще денег впридачу, даже поджечь угрожали. Но мы твердо сказали, где родились, там и помрем, а что там Катерина племянница, которой дом "отписан", после нас надумает, так то - ее дело. А насчет поджога заявление участковому отнесли. Так что богатенькие поканючили-поканючили и отстали. А вон, видишь, из сараюшки какой дом сладили, уже шесть лет одни и те же у нас снимают, люди хорошие, а нам на зиму деньжат хватает.

Хозяин дома дядя Гена в разговоре участия не принимал, сидел с грустноватым видом и все подливал себе клюквенного морсу.

- Дядя Гена, чего это ты ни рюмки себе не позволишь, в общество трезвости записался или, как я, за рулем от избы до сарая ездишь? - съязвил Сережа, который явно чувствовал себя центром торжества.

- Да мне о прошлом годе прохвессор хренов, экстрасенс-херосенс, видишь ли, сказал, что совсем загнусь от болей в желудке, если пить буду. Разве что, говорит, сто граммчиков по большим праздникам. Ну ты сам подумай, стану я из-за ста грамм рот поганить?!

Маша тянула рюмку "Каберне", никакой ностальгии не было, возвращения в детство не получилось, а была одна тяжкая обязанность пережить этот день. Тетя Тоня подошла к ней:

- Приезжай, поживи, подкормлю тебя маленько, вон бледненькая.

"Она меня жалеет, потому что сама такая, бездетная и никому не нужная, только еще по-деревенски выжатая, всю жизнь тянувшая воз..."